Но вот я, наконец, увидела Гнездо в годы рассвета. Самцы охотились на границе с Тень-Долиной, самки заботились о яйцах или грелись на солнышке.
Маленькая Галата вылупилась, когда ее матери, Орины, уже не было в живых. Несчастный случай. Орина попала под камнепад. Ее самец, Дараон, оплакал подругу и сжег ее тело. На месте кремации забил родник. Не из него ли потом черпало воду семейство Жавены?
Яйцу не хватило тепла, и дракониха появилась на свет слабой. Я кормила ее животной кровью, рубленым мясом и отпаивала драконьей водой. Драконы не верили, что детеныш выживет. Они потеряли интерес к крошечному вялому созданию, и только я боролась за его жизнь.
Я никого не винила. Опыт и интуиция подсказывали драконам, что трата сил бессмысленна. Но когда Галата подросла, они приняли ее как равную.
Все это мелькнуло перед глазами, когда я вновь увидела Северное Гнездо с высоты драконьего полета. Галата оставила нас на краю Гнезда, а сама улетела охотиться.
Она залетала все дальше и дальше в поисках добычи, косуль и диких кабанов, больше не беспокоясь о Валатике. Малыш оставался на попечении Кайла и Трисс. И Унцика, разумеется. Кайл понимал Валата все лучше и лучше. И баловал мелкого безмерно. Драконыш беззастенчиво пользовался особым к нему отношением в дни, когда строгая мама улетала на охоту.
Мы стояли наверху ямы, амфитеатром уходящей глубоко вниз. На дне поблескивали лужи. Я осторожно спустилась на несколько уровней по камням, каждый из которых когда-то был облюбован одним из драконов-старейшин. Здесь они проводили большую часть времени, обсуждая дела: погоду, охоту, людей. Но для личных гнезд имелся песчаный речной берег под глинистым обрывом. Каждая семья выкапывала пещеру в глине, где драконы спали и высиживали яйца.
Сейчас обрыв осыпался, подмытый дождями. Немудрено. Никто больше не укреплял пещеры стволами деревьев и не обжигал глину пламенем.
Увидев, что я смотрю на реку, Эвейн прервал молчание:
— Валат – необычный дракон. Кайл сказал, младший научился извергать пламя, пока слабенькое. Вчера Галата велела сыну прогреть дрова в большом камине. Валат поджег сырые поленья. Одним плевком. Когда они сгорели, пламя продолжало держаться еще несколько часов.
Жаль, я этого не видела. Вчера я весь день провела в своем закутке. Включала Зеркало и просила его показать мне хрустальный гроб. Но артефакт упорно гас. Зеркало не хотело работать, притворяясь разряженным, хотя я знала, что это не так. Однажды в отражении почему-то мелькнула знакомая фигура фана Пого. Жрец прислал письмо накануне, и мы ждали его в конце третьего месяца весны.
В другой раз артефакт соизволил повторно показать ту самую сцену, когда Белоснежка принимала обет от худощавого юноши с закрытым капюшоном лицом. И да, он оказался платиновым блондином.
— Весь в маму, — пожала плечами я, возвращаясь к разговору. — Галата смогла… — я чуть не рассказала, как дракониха уничтожила метку Белоснежки на моей шее, не спалив всю меня, — смогла выжечь древоеда из полок, не повредив дерева.
— Чудесная магия, — выдохнул Эвейн. — Очень жаль, что драконы ушли.
— Часть живет в замке Дун, — напомнила я, — в Королевском Гнезде.
— Чем больше Гнезд, тем крепче Божественный Свод.
— И это говорит адепт Света?
— Я уже говорил, что мы уважаем драконов. Как можно их не уважать? Но в свое время они совершили ошибку, сохранив жизнь магам, вторгшимся в наш мир. Из-за этого то тут, то там проявляются следы Хаоса.
— Ага, а вы исправляете ошибки. Стоп! Вы ведь сотрудничаете с потомками тех магов, если я ничего не путаю. Так кто сеет Хаос? … Мне они встречались, — я поежилась, вспомнив магов из обоза. — Такие… с темными рунами.
— Очень могущественными рунами, что сеют боль и разрушение — подчеркнул Эвейн. — Мы черпаем магию из Света, они из Тьмы. И да, мы сотрудничаем… иногда. Высший жрец считает, Света без Тьмы не бывает, но это не значит, что мы дружим с черной магией.
— Какой он, ваш Высший жрец?
— Я никогда не видел его лица. Фан Эрейн… скромен, неприметен, как и положено смиренному брату Солнца, и может легко затеряться среди простых послушников, занимающихся повседневной работой. Он путешествует по монастырям и отдельным храмам, не чураясь самых дальних поселений. Мы часто узнаем о его присутствии по объявлениям о Собраниях паствы. Но и тогда он всегда носит плащ с капюшоном, скрывая лик.
— У него тоже белые волосы?
— С чего бы?
— Ну… я подумала… ты же говорил Трисс…
— Я шутил, — улыбнулся паладин. — Я таким родился, если честно. Моя мать была из Северных Фьордов, благословленная Зимой, — Эвейн перестал улыбаться и нахмурился. — Белые волосы… ты ведь знаешь о проклятии тринадцатого мертвеца?
— О восставшем мертвеце и чертовой дюжине? Случалось видеть, — передернула плечами я.
— Ты, как Я вижу, многое в жизни повидала, — пробормотал Эвейн, карабкаясь по камням на противоположную сторону амфитеатра. — Простая девушка, племянница матушки Клары, слышащая, видящая...
— Если что хочешь сообщить, чего я не знаю, говори напрямую, — перебила я паладина.
— Напрямую? — усмехнулся тот. — Оглянись. Мы в драконьем гнезде. Драконья магия тут пока не рассеялась, а она не позволяет лгать. В таких местах нельзя говорить неправду – сломаются тонкие настройки ауры. Заболеешь и умрешь.
— Вона оно в чем дело, — саркастически протянула я. — Ты ради этого меня сюда зазвал? Чтобы напугать. Чтобы пытать вопросами и всю правду выпытать.
— Нет, — отрубил Эвейн, подхватив меня под локоть.
Очень вовремя он рядом со мной оказался, нога у меня соскользнула с гладкого валуна. Еще немного – и попала бы расщелину.
— Не для того, — паладин указал на длинный камень на самом верху, предлагая добраться до удобного места. — Вопросов у меня особых к тебе уже нет. Мы здесь, потому что я сам хочу рассказать правду. А еще, чтобы нас не услышали.
— Хочешь сказать, у нас в доме жучков понаставили?
— Жучков? — Паладин нахмурился. — Мокриц много… в муке черненькое что-то завелось, Аста жаловалась…
— Ладно, ладно, проехали.
Открывшийся перед нами вид был прекрасен. Солнце, игриво прыгая по волнам, отражалось в бурной реке. Пахло летом, пряно и сладко. Тонкие почки-трубочки на деревьях практически на глазах разворачивались в сочную листву. Река вкрадчиво шептала о том, как приятно будет освежиться в быстрых водах в летнюю жару, но даже на вид была холодна, бурлива, омутна и коварна.
— Итак… — начал Эвейн. — Эта история началась давно. Одна прекрасная и талантливая королева стала жертвой заговора…
— Королева, — задумчиво повторила я, — прекрасная и талантливая. И главная заговорщица тоже, сдается мне, была прекрасной и талантливой. Пожалуй, я знаю эту сказку. Нет-нет, не всю. Охотно воскрешу в памяти... некоторые подробности сюжета.
Эвейн кивнул:
— А я еще раз спрошу: что ты знаешь о проклятии тринадцатого мертвеца?
— Расскажи, что знаешь ты, и сравним.
— Ни один отряд не отправится на задание, связанное с магией, если количество человек в нем близко к цифре тринадцать. Случись в бою недосчитаться воинов до чертовой дюжины, отряд разбивается на две группы... если успеет. Хуже всего, если на задание тоже пошли маги, пусть и слабые. Тогда тринадцатый убитый непременно воскреснет…
— … и его волосы сделаются белы как снег.
— Да. Но это еще не все. Если вовремя привязать душу к телу, например, с помощью Лунного колдовства, человек остается живым… почти.
— Условно-живой?
— Весьма условно. Магия делает такого человека своим рабом, но и сил дает много. И умениями наделяет. К примеру…
— … управлять проклятым серебром?
— В том числе. Злым словом, коварством, звериным чутьем наделяет их магия кровавой Луны… много чем. И есть люди, которые добровольно приносят себя в жертву, ради способностей. Они-то знают, на что идут. Знают, что придется пожертвовать душой, пить человеческую кровь и вкушать плоть…
Меня затошнило. Моргату обвиняли в том, что она потребовала принести ей печень Белоснежки в доказательство, что та мертва. Но, может, все было наоборот?