За годы сценической деятельности я выработала у себя прочную закалку по отношению к реакции публики, научила себя не умирать после плохого приема. Но самое важное — научилась раскручивать и заводить даже самую заскорузлую публику.
То, что после многолетних поисков и экспериментов удалось мне на сцене, в личной жизни получалось гораздо хуже. Вернее сказать, совсем никак не получалось.
В своей работе люди часто гораздо более компетентны, чем в личной жизни. Мне часто кажется, что мужчины рассматривают женитьбу как подушку, на которую они ежедневно будут класть свою усталую голову. Но при этом подушка должна быть взбита, проветрена, на ней периодически должна меняться наволочка — а что эта наволочка должна быть кем-то выстирана и выглажена, об этом они не думают. Любовь — это тоже работа. Почему им об этом никто не говорит? Мы же сами об этом знаем.
Торак взглянул на часы.
— Половина восьмого, — сказал он, прервав мой рассказ. — Пора.
— Куда пора? — удивилась я.
— Пора включить телевизор, — сказал он. — Я хочу посмотреть «Тома и Джерри»…
Я снова подумала, уж не сумасшедший ли он, но включила-таки телевизор и, скрестив руки, стала ждать его комментариев.
— Взгляните на этих двоих, — сказал он. — Вот сейчас автомобиль сплющит кота как лист бумаги, а он сам потом сложит мышонка в гармошку. Что же так привлекает в этом?
Я пожала плечами. Конечно, мне нравятся мультики, особенно «Том и Джерри», и Бени тоже любит их, но в данный момент они казались мне несколько неуместными. Все-таки речь шла о моей жизни, о моих страданиях, а он хочет смотреть мультики! Однако я ответила немного обиженно:
— Ничего с ними не случится… Про это место вы говорили?
— И правда! — рассмеялся он. — Они неуничтожаемы. Что бы ни случилось, они все равно выберутся. Вы только посмотрите… — он снова расхохотался. Том по ошибке зажарил свой собственный хвост и, взвыв, подлетел под небеса. Через секунду он потушил огонь и снова начал охоту за Джерри.
— А знаете, любовь моя, мы тоже абсолютно неразрушаемы. Это может показаться несколько метафизичным, и все-таки… Когда вам снова станет совсем плохо, вспомните Тома и Джерри. Нет, нет, не смейтесь, вспомните! Это помогает. Одна только мысль об этих двух сумасшедших…
Мы досмотрели передачу до конца, затем он выключил телевизор.
— Что ж… отправляемся дальше, любовь моя… Я внимательно слушаю.
«ТОЛЬКО ПОТОМУ, ЧТО Я ТЕБЯ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ЛЮБЛЮ…»
В августе жена Симона, видимо, сделала выводы и улетела на две недели отдыхать — в одиночестве. А он прилетел ко мне. Сказал: он должен быть здесь, потому что любит меня. Но ничто не стало лучше, наоборот.
Совместная жизнь с Симоном обременяла меня, почти парализовывала, его постоянное безмолвие висело над моей душой как смог над городом. Кроме эротического напряжения, между нами ничего не было. Но зато оно само было чрезмерным. Мы делали это неустанно — во всех помещениях, во всех вариациях, во всех положениях, проходя все степени остроты и интенсивности; жара этого лета выпарила последние остатки мозгов из наших голов, мы носились по дому друг за другом.
Наша фантазия была безгранична, изобретательность била из нас ключом. Казалось, что сам черт, собственной персоной, вселился в наши тела и скачет в нас попеременно. Симон появлялся передо мной как джинн из волшебной лампы Алладина: «Чем могу служить?» Дух из бутылки, который не хотел лезть в нее обратно. На десятый день его присутствия я готова была плакать, что, собственно, и делала.
Мне были нужны раздельные комнаты, большое количество времени для себя самой, возможность проводить вечера в одиночестве, но говорить ему об этом я не хотела из опасения погубить первые нежные ростки вновь нарождавшейся между нами общности. Спокойное планирование было невозможным, так как в нашей ситуации не было практически никаких предпосылок для нормального партнерства, следовательно, ни о какой продуманной программе речи быть не могло. Все было очень болезненно и неправильно. Пока дело не доходило до секса.
Он был цементом, структурой, опорой и эссенцией. Все остальное, кроме этого облака чувственности и вожделения, лежало в руинах.
Я поняла тогда: существует громадная разница между тем, чего хочется, и тем, с чем можно жить. Я снова почувствовала, что постоянное присутствие мужчины угнетает меня.
Я поняла тогда: у меня больше нет свободного пространства.
Я поняла тогда: мне недостает моего одиночества и отстраненности, в том числе и по отношению к нему.
И вот я собрала все эти аргументы и выдвинула их перед ним:
Я замужем за своей работой.
Жить со мной намного утомительнее, чем с Бриттой.
Я не страдаю манией чистоплотности, как она, зато с такой же маниакальностью пишу.
Я не могу себе позволить и дальше состоять из одного только чувства.
Я нуждаюсь в духовных импульсах и интеллектуальном обмене.
Разумеется, все эти выводы я сообщила только в своем воображении.
Он мог бы стать идеальным другом дома. Однако именно им он ни в коем случае не хотел быть. Это было для него слишком незначительно.
Господин Разум настоятельно требовал прекратить с ним всякие отношения, причем не откладывая, сразу. Душа хныкала и сопротивлялась, она была мягка, открыта и хотела обладать этим человеком надолго, навсегда, ежедневно, ежеминутно, чувствовать его, касаться, обнимать, быть уверенной в его любви к себе, выстраивать вместе с ним некий фундамент, на котором можно было бы вместе жить, любить, ждать старости. Разум пророчествовал, работа уходила, творческие силы тоже, мощность убывала, бремя было столь велико, что я пропадала, медленно сползая в пропасть бездумия.
Моя собственная неодолимая и чрезмерная сексуальность действовала как наркотик. Я ходила как обкуренная, почти не чувствуя головы на плечах, и равно не знала, как мне жить, что с ним, что без него. Как если бы фен, требующий 220 вольт, включили в розетку для электробритвы на 110 вольт, так и мне не хватало жизненных сил для нормального существования. Когда он приходил, я моментально становилась сонной и усталой, и единственное, что при этом приходило в движение, это низ живота.
Три дня мы провели на курорте, единственный отпуск за шесть лет, который мы провели вместе, единственная наша поездка, продлившаяся больше одного дня. Мы не нашли места в отеле — в августе там не было ни одной свободной комнаты, и спали, вымотанные двухчасовыми поисками и пятичасовой ездой, прямо в траве, перед машиной, тесно обнявшись, замерзшие и очень влюбленные. Где-то вдалеке лаяла одинокая собака, с неба лила свет итальянская луна. Когда наши тела сливались — все трудности исчезали. Очень романтичным было это маленькое путешествие — и очень коротким.
Когда мы вернулись домой, эти четырнадцать дней подходили к концу, близилось возвращение жены Симона из ее поездки. Он поехал встречать ее в аэропорт и не вернулся. Он остался с ней.
Это было хорошо, что он не вернулся, — и в то же время плохо. Мои голова и сердце рассорились друг с другом, а слова «муки любви» перестали быть фразой из дешевых романов, я на себе прочувствовала их силу и реальность.
Совершенно ошеломляющим оказался для меня телефонный разговор с его отцом, многое объяснивший. Отец Симона угрожал мне, что, если его сын разведется с женой, он лишит его наследства. А сам Симон объяснил ему, что все отношения со мной у него покончены и были они не чем иным, как лишь легким флиртом, так, ничего серьезного не произошло.