И мы заехали за Бени, который, мокрый от пота и устало-счастливый после игры, уже ждал меня в холле. Ведя машину домой, я готовила предстоящую агрессию.
«Я вам покажу! — думала я. — Этого Составителя Букетов я просто пошлю к черту, потому что не могу больше терпеть его тупость. Я научусь любить свое одиночество; сменю секретаршу на другую, которая не будет так меня раздражать, — и дам волю своим творческим способностям».
Затем я поехала в сауну. Уже во время езды я понимала, что ничего такого не сделаю. И сауну я уже подолгу не выдерживала. А короткий и торопливый поход в парилку, разумеется, не принес никакого расслабления. Нигде больше нет расслабления. Только ночь и постель еще могут мне помочь. Половинка таблетки, полчаса чтения, восточная мудрость — все суета! — и, усталая, я отключаюсь. Первый день конца.
Я прервала свой рассказ.
Меня переполняло чувство горечи… Я вдруг перестала понимать, почему это мне захотелось господину Тораку, клоуну по профессии, все это рассказывать. Он будет, как это делали многие за последние годы, делать мудрые комментарии, и ничего больше. Как я могла надеяться, что именно этот, абсолютно чужой человек сможет вытащить меня из моего кошмара?
— Сударыня, вы сомневаетесь?..
Почему, черт возьми, этот карлик всегда знает, о чем я думаю? Мне стало вдруг неуютно, показалось, что рядом существо из потустороннего мира. Возможно, что он просто обладает способностью читать чужие мысли по мимике или как-нибудь еще. Есть ведь такие. Торак улыбнулся.
— Ради Бога, старайтесь избегать двух вещей: не надо меня демонизировать, но и дискриминировать тоже. Примите меня таким, каков есть, любовь моя, но и не идеализируйте — тогда может ничего не получиться. Почему вы не рассказываете дальше?
— Вы хотели рассказать что-то о Вольтере. Мне очень интересно.
— О да, с удовольствием! — он поднял голову и задумчиво уставился в потолок.
— Вольтер был остроумнейшим насмешником, который, к тому же, всегда ополчался против стародавних предрассудков, острейший и удивительнейший интеллект своего столетия. Но вечная проблема философов в том, что они не пользуются сами своей мудростью. Его личная жизнь удалась ему куда меньше, чем творчество. Это было в 1750 году.
Он взял из вазочки орешек, подбросил его в воздух и поймал ртом.
— Его возлюбленной была маркиза дю Шатле, которая после нескольких лет совместной жизни изменила ему с молодым офицером маркизом де Сен-Ламбером, от которого позднее у нее еще был ребенок. Вольтер поначалу отреагировал несовременно ревниво, но затем вспомнил о своем хорошем вкусе и просил ее лишь о том, чтобы она не занималась этим под его носом. Во времена рококо секс в супружестве считался дурным тоном, и в высших кругах каждый мужчина содержал метрессу и каждая женщина имела любовника. Тогда жили очень свободно и фривольно!
Торак сделал небольшую паузу и бросил на меня нежный взгляд. Затем продолжил:
— Однако Вольтер невыразимо страдал; он страдал из-за рогов, которые ему наставляла возлюбленная, а также из-за того, что столь просвещенная и свободная от всяких предрассудков голова, как его, в такое свободное время, как то, не могла носить эти рога с надлежащей элегантностью. Эти перипетии личной жизни потрясали и угнетали все его существо. И хотя он пытался насмешками выгнать печаль из сердца, до конца это ему никогда не удавалось, и он стал постоянно болеть. Умер ребенок, и маркиза дю Шатле тоже умерла. Боль утраты подкосила его окончательно, вдобавок, в портретной капсуле кольца, которое он подарил маркизе когда-то, Вольтер обнаружил портрет своего юного соперника…
— Почему вы рассказали мне эту историю?
Торак сделал глоток чая и потер руки.
— Ну как же, ведь она повествует о всем с давних пор известном противоречии между разумом и чувством, желанием и возможностью и стоит, чтобы напомнить о ней.
Мы еще некоторое время помолчали; я размышляла над услышанным.
— Позвольте нам закончить на сегодня, любовь моя. Уже поздно… Я прилягу тут, на кушетке, вздремну немного, а вы отправляйтесь наверх. Встретимся в шесть часов утра, с восходом солнца.
— Но, ради Бога, почему так рано! — воскликнула я. Я не была «совой», но шесть часов утра все же показались мне страшной ранью.
— Из соображений биоритмии, — ответил он. — Я объясню это как-нибудь в другой раз. Итак, в шесть часов?..
И ровно в шесть он, как обычно, веселый, сидел в комнате за чашкой чая. Я уже, честно говоря, всерьез устала нести крест своего повествования. Торак бросил на меня ободряющий взгляд и качнул головой.
— Мы остановились на втором году под знаком Диониса, сударыня!..
ДЖИНН ИЗ БУТЫЛКИ ШАМПАНСКОГО
Пошел второй год…
Я постоянно терзалась страхами и начала терять себя. Я уже больше не держала в руках ни себя, ни свое окружение. Страхи и слабость одолели, вся жизнь рушилась, а я лишь наблюдала, как гигантскими шагами приближаюсь к пропасти. В предрассветных сумерках я просыпалась в панике, и на меня наваливалось страшной тяжестью множество всяких дел. Со временем к их числу стали относиться и такие повседневные обязанности, как душ, одевание, макияж.
Бог отвернулся от меня, а люди продолжали давать советы, всегда противоположные.
Я уже с трудом могла переносить саму себя и полностью отдалась во власть бушевавшего внутри меня шторма.
Все хорошие терапевты сидели по большим городам, а это значило, что два раза в неделю придется ездить в Мюнхен, дополнительно ко всем общим нагрузкам. А сами занятия терапией занимали бы не меньше чем пять-шесть часов в день. Я считала себя неспособной к этому. Кроме того, я должна была еще разобрать свою писанину, работать с секретаршей, заботиться о своем сыне, словом, как-то тянуть дальше свою неорганизованную жизнь. И, к тому же, я сильно сомневалась в том, что беседы о моем плохом состоянии могут реально изменить его к лучшему. Происходящее казалось мне циничной шуткой: мненужно к психотерапевту, хотя явные дефекты психики наблюдаются у моего мужчины! Врачи, так как ничто другое им в голову не приходило, прописывали нейролептики. А они меня так утомляют, что я вынуждена была от них отказываться. Невозможно продержаться на сцене все выступление, принимая эти таблетки.
Таким образом, я все дальше и дальше погружалась в темноту.
В самом начале года я «проиграла» вторично предъявленный ультиматум («Я в отчаянии, но ничего не могу поделать»), но Симон все не оставлял меня в покое, вынуждал на что-то надеяться, ежедневно, неустанно, вбивая в меня мысль, что нужно жить вместе. А я хотела это слышать, мне нужна была эта мнимая опора, эта соломинка, за которую я отчасти хваталась, этот словесный бальзам для души, я ощущала почти наркотическую зависимость от его обещаний и заверений в любви.
И вот еще одна окончательная дата…Сколько их уже было? Почему он не отвяжется от меня наконец? Почему не оставит в покое?
Назначенный день наступил. Он дождался шести часов, после чего пришел и сказал:
— Я не могу…
Его объяснением, почему он не может оставить свою жену и прийти ко мне, было:
— Тогда завтра на работе она испортит мне весь день.
Один рабочий день был важнее изменения всей жизни! Слабак! Почему, черт побери, я позволяю так с собой обращаться?!
А между тем без него мой мир становился холоден, как царство смерти. Я била его по щекам и плакала от отчаяния. Мой любимый стакан для пива, расписанный от руки, полетел ему в голову и со звоном ударился об стену, оставив россыпь осколков по кухне. Как буйно помешанная, я выскочила наружу, собираясь выместить на нем обуревавшие меня чувства, — напрасно. Дрожа, задыхаясь, я стояла перед ним. А он только взглянул на меня, погладил по волосам, хлопнул дверцей своего «Корвета» и уехал. Полный отказ от ответственности за отчаяние партнера. Ни утешения, ни сочувствия — просто взял и сбежал.