Я садилась в самолет одна со своим сыном.
А когда вернулась домой, он упаковал свои вещи и снова исчез, после того как забрал меня из аэропорта и привез домой.
— Я приеду через час, — сказал он — и не вернулся.
Когда я вошла в его комнату, там, злорадно ухмыляясь открытой дверцей, стоял пустой шкаф.
Торак рассмеялся.
— Уже поздно. И, кажется, на сегодня достаточно. Давайте пойдем спать…
— Вы не хотите выпить вина?
— Большое спасибо, очень любезно с вашей стороны; может быть, завтра вечером. В течение дня я сделаю кое-какую работу, которую взял с собой; думаю, вы тоже захотите заняться своими каждодневными делами. Предлагаю встретиться завтра около пяти часов вечера. Не правда ли, хорошее английское время.
Я показала Тораку его комнату и пожелала спокойной ночи.
— Сегодня ни о чем уже не думайте. Пусть к вам придут приятные сны… Тогда завтра у вас будет свежая голова. Спокойной ночи, любовь моя. Спите хорошо.
Он поцеловал меня в щеку и ушел в свою комнату.
Я унесла посуду в кухню, сполоснула тарелки и отправилась спать. Не могу точно объяснить, что со мной произошло, но чувствовала я себя гораздо веселее.
Следующий день я провела в бюро, ответила на письма, просмотрела с секретаршей почту и сделала несколько телефонных звонков. Однако мне плохо удавалось полностью сконцентрироваться на работе. Торак целый день не показывался на глаза. С утра он оставил на кухне маленькую записку: «Пошел гулять. С добрым утром, сударыня. Хорошо ли вы спали?»
В обед на столе в кухне оказался маленький букетик, тоже с запиской, что он не приедет обедать. После обеда еще одно известие: «Я работаю. Увидимся в семь. Пока…»
ЧЕРЕЗ ПРЕИСПОДНЮЮ
Поскольку это так трудно,
мы на это не отваживаемся.
А поскольку мы на это не отваживаемся,
это так трудно.
ИСТОРИЯ С РЕВОЛЬВЕРОМ
Симон приходил, уходил, снова приходил и опять уходил. Мое жилище стало как пчелиный улей.
Симон все меньше понимал, где же он хочет быть — и должен, — и чувствовал себя из-за этого растерянным и бездомным. Его жена сконцентрировала его любовь на ребенке, пытаясь вытеснить меня. А я пребывала в полуобморочном состоянии от всего этого кошмара. Летом я все-таки сказала Янни:
— Я так больше не могу. Приезжай ко мне.
А поскольку Янни — человек действия и никогда подолгу не спрашивает, только говорит «Нет» или «Да», то в течение двух недель он перевез ко мне Терезу, пребывавшую на последних месяцах беременности, ее дочь от первого брака и все свое домашнее хозяйство: они обустроились обстоятельно и надолго, закрепив сделку официальным договором о найме, а я пыталась вынести все это как-нибудь. В июле ребенок Резы появился на свет, и, конечно, тут случилось то, что и должно было случиться: мы все надорвались! Стали всплывать рецидивы старых отношений между мною и Янни, я тосковала по Симону, вдобавок перед моими глазами постоянно было «святое семейство» Янни, который верил, что две женщины могут ужиться в одном доме, и пытался, как вожак, взять всю ответственность на себя, а Реза была по-детски лабильна и сверхчувствительна. Словом, это был самый настоящий бардак.
А когда как-то раз мой дом по самую крышу оказался забит друзьями Резы, которые сожгли все предохранители, то на следующее утро я не выдержала и, плача, попросила их извинить меня, но все-таки вернуться в свой собственный дом, потому что так будет лучше и для них, и для меня. К тому же у нас снова началось сближение с Симоном. Откуда мы с ним вновь и вновь черпали силы и веру в возможность совместной жизни — одному Богу известно.
— Если мы сейчас уйдем, ты действительно здесь останешься?! — Янни пристально и серьезно смотрел в глаза Симону. — Мы уйдем только в том случае, если ты пообещаешь сдержать слово. Лена слишком измотана, она только что более или менее встала на ноги! Если чувствуешь, что не потянешь — лучше скажи сразу!
Симон почувствовал себя оскорбленным…
— Что за чушь ты несешь?.. — воскликнул он своим громким и гулким голосом. Но Янни, конечно же, был прав.
На следующий день они уехали. Тоже плача. А я почувствовала себя как свинья. Глупая и потерявшая ориентацию.
Симон действительно пришел, чтобы остаться. Он сел напротив, и я сказала ему:
— Если ты собираешься остаться здесь, то сейчас же, при мне, позвони своей жене и скажи ей об этом решении. Ты уже не поедешь к ней, а сделаешь это по телефону прямо отсюда и прямо сейчас!
И этот глупый мальчишка, который оказался еще наивнее меня, снял трубку, набрал телефонный номер и сказал буквально следующее:
— Это Симон. Я сейчас у Лены. И я остаюсь здесь, потому что люблю ее.
Как если бы он сказал:
— Эти десять лет нашего супружества были прекрасны, но теперь я ухожу.
Или:
— Добрый день, как поживаете? Кстати, ваш брат умер. Или что-то в этом роде.
Я уже больше не испытывала ожесточения, мне просто хотелось покоя и только покоя. И Симона. Или — никогда его больше не видеть.
Раздался звонок. Перед дверью стоял мой отчим.
— У меня появилось какое-то странное чувство, что мне нужно увидеть тебя… У тебя все в порядке?
— Да, — сказала я. — Симон снова здесь.
Отчим, не говоря ни слова, смотрел на меня. Только пару недель назад я просила его любой ценой оградить меня от Симона, если понадобится, при помощи силы или полиции, в любом случае и в любом состоянии, и передать ему, что если у него еще сохранился остаток ответственности, то пусть он оставит меня в покое и уйдет из моей жизни. Отчим согласился и после разговора с Симоном сказал:
— Он ни единого раза не спросил, как ты себя чувствуешь, он все время говорил только о том, как плохо сейчас ему, и, вообще, о своем самочувствии.
И вот теперь он видит, что все было напрасно. В очередной раз после трех месяцев разрыва. Напустить полицию на меня ему вряд ли бы удалось. Он не стал вмешиваться.
Потом в дверь позвонили еще раз.
Симон вышел, чтобы открыть дверь. Перед ним стояла его Бритта — с револьвером! Она держала его направленным на Симона и орала:
— Ты свинья, ты подлая свинья! Ты хоть понимаешь, что ты со мной делаешь? Ты поплатишься за это!
Симон стал бледен как полотно. Он умело выхватил у нее пистолет и увидел, что тот был не заряжен. Но для шока и этого было достаточно. Бритта была вне себя.
— А ты знаешь, что он абсолютно все мне рассказал за эти три месяца, что был со мной? А ты знаешь, что он обещал мне?! Впрочем, теперь это не имеет никакого значения. Можешь забирать его себе. Мне он больше не нужен!
Неожиданно она развернулась, собираясь уходить. Я схватила ее за руку. Она была так нежна, так хотелось удержать ее… Я бы и сама с удовольствием поимела ее, без Симона.
— Бритта, останься! Давай наконец обсудим все втроем! Возможно, у нас больше никогда не будет такого шанса!
Мне с трудом удалось уговорить ее остаться. А мой свекр сказал:
— Ну что ж, я, пожалуй, поеду. Будет лучше, если вы сами между собой все уладите.
Ничего особенного из этого не получилось. Через полчаса Бритта встала и сказала мне:
— Тебе я желаю счастья, потому что вижу, как ты несчастна из-за этого типа и как тебе плохо — но не ему! А теперь я поеду домой и выпью бутылку шампанского за свою свободу! Чао!
Мы остались сидеть, парализованные.
Симон едва ли мог что-то добавить к разговору. Да и что он мог сказать? Он знал, что вел себя вдвойне непорядочно, но все еще не был в состоянии найти выход из дилеммы. Он любил нас обеих, каждую на свой манер.
Никто из нас не мог выпутаться из этого любовного треугольника: Бритта ненавидела меня, потому что полагала, что я должна просто закончить маяться дурью; я ненавидела ее, потому что она все никак не могла выпустить Симона из своих когтей, используя ребенка как клей, которым она хотела склеить свою супружескую жизнь.