В конце концов, эти сны вылетели у меня из головы, вместе с карликом из темной подворотни.
На следующий день — Вюрцбург, концертный зал средней величины, девять сотен зрителей. Все афиши уже с неделю перечеркнуты ярко-красными надписями: «Билетов нет».
— Эй, Лена, ты слышала? Все билеты ушли… с ума сойти!
Джей, мой чернявый гитарист, восторженно таращит глаза. Пит, высокий блондин, клавишник, тоже в прекрасном расположении духа. Оба полностью отождествляют себя с моей программой. Они не только хорошо работают, но еще дарят мне свое тепло, несут на себе часть моих забот, интересуются моим душевным и телесным состоянием, и я стараюсь платить им тем же — словом, мы пришлись друг другу по сердцу. После нескольких лет гастролирования в одиночку, я снова стала получать радость от выступлений. Обоим под тридцать, я была их шефом, и их это устраивало; никаких классовых чувств друг к другу мы не питали. Они всегда выказывали мне столько почтительности, сколько требовалось, — мы были хорошей труппой.
Техник Густ — душа-человек почти двухметрового роста — хорошо дополнял компанию, и у нас семь лет был великолепный профессиональный союз, где каждый знал другого изнутри и снаружи со всеми его личными проблемами, кризисами, желаниями и возможностями, и один всегда старался поддержать другого.
— Проверка звука, господа, долой бутерброды и колу, приступаем к работе! На сцену со мной — хоп!
Голос Густа, пропущенный через усилители, гремит по залу, и мы чувствуем себя маленькими, нашалившими школьниками.
Проверка звука — это удовольствие, и мы наслаждаемся шумом, фантазируем, разогреваемся, отпускаем дурацкие шуточки. Все становятся серьезными только к семи часам, когда мне уже нужно краситься и одеваться к выходу, и я требую, тишины и покоя. Ровно в восемь часов все начинается, как всегда.
Шоу прошло великолепно — оживленная публика, артисты в ударе, никакой халтуры, звук в зале превосходный. Затем были ужин во вьетнамском ресторане и дурачества Джея и Пита, усердно запиваемые пивом.
— Полегче с пивом, друзья, не забывайте, что у нас завтра игра на родном поле — мы выступаем в Мюнхене, и вы должны быть энергичны и полны сил!
Том — организатор турне и несет ответственность за все, что происходит вне сцены. Собственно говоря, он звукоинженер; за сорок, семья, двое детей, бурное прошлое с девочками и наркотиками. Он изъездил весь белый свет, сопровождая многие известные рок-группы. Чтобы иметь больше времени для семьи, он попытался заняться производительной деятельностью, но финансовые успехи на этом поприще оказались столь незначительны, что он все же вернулся к старому.
— О'кей, Том… еще по одной, и уляжемся в кроватку!
Джей поднимает бокал.
— Я только очень вас прошу — не все в одну!..
— Да, из-за Ленули это будет вряд ли возможно — она же этого просто не выдержит!..
— А откуда ты знаешь, сколько я могу выдержать?..
— У тебя тогда завтра на сцене ноги будут подгибаться…
Всеобщий хохот.
Джей приглашающе откинулся на стуле, отбросил с лица блестящие черные волосы, вытянул трубочкой полноватые губы и бросил на меня томный взгляд небесно-голубых глаз. Это у нас такая игра — он заводит меня по всем правилам, а я его. Ровно столько, сколько нужно, чтобы мы оба остались горячими и для сцены.
В час ночи мы приезжаем в отель; подчеркнуто деревенский стиль, уютные комнаты, много деревянных панелей и профессионального дружелюбия.
— Что у нас завтра утром? Может быть, устроим пробежку?
— О'кей, классная идея. И погода завтра определенно обещает быть хорошей.
— А за отелем есть маленькое озеро и лесок.
— Итак, утром, скажем, часов в одиннадцать?
— Годится!
— Ну что ж… Спокойной вам ночи!
— Спокойной ночи, Ленц!
— Спокойной ночи!
На следующий день после обеда мы были уже в Мюнхене.
Помощники сцены, звуковики, администраторы, как муравьи, носились взад и вперед. Мероприятие проводилось на территории Олимпийских игр, в рамках сорокадневного фестиваля.
Это все было задумано как альтернатива духовному оцепенению городского театра и затхлой атмосфере октябрьских фестивалей. Здесь выступали клоуны, рок-группы, комики, кабаре, была представлена классическая музыка, политические дискуссии, по меньшей мере пять палаток, оборудованных под кафе, и куча маленьких стоечек-закусочных, в том числе вегетарианских, неподалеку от которых можно было купить украшения, изделия из кожи и музыкальные инструменты. Атмосфера напоминала нечто среднее между арабским базаром, народным праздником и лондонским Гайд-парком.
Я села на деревянный стул в последнем ряду гигантского шапито, рассчитанного на три тысячи зрителей, и рассеянно блуждала взглядом по пустым рядам, затем перевела его на сцену и остановила на своей труппе, которая в этот момент занималась установкой громадного звукоусилителя. Все это для меня, для меня и моего шоу…
— Лена, — окликнул меня Густ, — ты понадобишься мне только через час для пробы звука; а пока у нас тут всякие технические проблемы, как это всегда бывает в палатках. У тебя еще есть время отдохнуть.
— Хорошо, я в таком случае пойду вздремну.
Двухэтажный гардероб выглядит как плюшевый бордель на колесах. На первом этаже стойка с закусками: огромное количество холодных закусок, шесть разных, от души наготовленных салатов, много сока, масса овощей и фруктов. Я взяла тарелку чего-то с сельдереем и отправилась в кровать. Вряд ли мне удастся заснуть — слишком взволнована; разве что только немного отдохнуть и успокоиться… Через три часа начнется…
— Эй, Ленц, ну где ты шатаешься? Пора начинать!
Том топчется на сцене и светит настольной лампой в зрительный зал.
— Да здесь я, и, между прочим, давно на своем месте!
— Ладно, значит, я подам Густу знак к началу. Через две минуты начнем. Ну, Ленц, покажи им!..
И он снова ныряет внутрь, к Густу. Когда Том за что-то берется, он делает это без дураков; стопроцентно надежно и весело.
Мой черный костюм от Тьерри Мюглер слишком короток и слишком узок — так было задумано. Плюс пятнадцатисантиметровые шпильки. Я семеню туда и сюда маленькими шажочками; делать большие шаги просто не удается.
От шапито идет пар; там внутри жарко, как в сауне, там три тысячи людей, и все пришли ко мне, ради меня, на мое шоу. Это высший взлет творческой карьеры, осуществление мечты. Чего скрывать, и на меня иногда находит — я хочу быть Тиной Тернер и страдаю от того, что это не так; но три тысячи зрителей для рок-кабаре — это абсолютный пик славы.
Тут самообладание изменяет мне. В стотысячный раз я водружаю на себя свою черно-желтую шляпку; Джей в пятый раз настроил гитару и неспокойно расхаживает по комнате.
Я хватаю его за рукав.
— Джей, — шепчу я, — ты только послушай, что там, внутри… Ты видел это… эту толпу? Я боюсь!..
— Чего? — смеется он. — Радуйся! Так и должно быть. Это же классно! Где еще у тебя было такое!
Мы с успехом давали это шоу добрую сотню раз во всех крупных немецких и австрийских городах, а здесь — игра на родном поле, он прав — нет никаких причин для волнения. И все же три тысячи зрителей — это три тысячи…
— Чего ты боишься? Ты же сделаешь это, как всегда, классно!
— Да, да… конечно.
Конечно я сделала, как всегда…
Но если б ты знал, Джей… никто не знает, как мне было…
Как в перерывах холодная стена гардероба была моей последней и единственной опорой, как я распластывалась по ней, трясясь от страха и волнения. Черный страх, болезненный, панический, животный, страх умереть и страх жить дальше, истерзанные нервы и парализованный мозг.Не так, как сейчас, когда страх — позитивная энергия, которая только ждет, чтобы превратиться в силу.