Всеобщее возбуждение улеглось лишь после получения официального приказа командования о передислокации корпуса.
В этот же день Бертгольд вызвал Генриха, чтобы сообщить ему эту радостную новость.
— Наконец приказ пришел. Итак, мы едем! Честно говоря, я уже побаивался, что нас оставят здесь…
— Будут какие-либо поручения в связи с отъездом, герр оберст?
— Тебе придется поехать на станцию и проследить за погрузкой имущества нашего отдела. Надеюсь, что двух дней тебе для этого достаточно?
— Надеюсь.
— Но я вижу, что тебя не очень радует весть об отъезде. Может, скажешь мне, почему ты так мрачен последние дни?
— Мне не очень хочется покидать Восточный фронт.
— Ну, знаешь, у тебя очень странные вкусы.
— Я просто думал, что благодаря своему знанию русского языка, русских обычаев и общей обстановки в России я буду более полезен именно здесь.
— Но надо подумать и о себе. Ты достаточно насиделся в этой глуши. А во Франции… О, во Франции! Несколько дней поживешь там, и твое мрачное настроение как рукой снимет. Да, кстати, ты знаешь, что майора Шульца перевели в другую часть?
— Вот как! — Генрих многозначительно улыбнулся. — Выходит, он еще и трус!
— Я надеюсь, у тебя не было никакой истории с ним?
— Нет. Вполне дружеская беседа. Он даже сделал мне один небольшой подарок, так сказать сувенир на добрую память.
— Шульц подал рапорт о переводе, и его откомандировали в распоряжение высшего начальства. Вчера Шульц уехал. Что ты об этом скажешь?
— Скажу — черт с ним! Мне сейчас некогда заниматься судьбой майора Шульца. Когда прикажете выезжать?
— Завтра с утра. И помни, я целиком полагаюсь на твою распорядительность.
— Все будет сделано как можно лучше.
— И веселее, веселее держи голову, помни, что тебя ждут все прелести прекрасной Франции.
Впрочем, настроение Гольдринга не улучшилось и после разговора с Бертгольдом. А на следующий день еще ухудшилось.
Всегда приветливый и веселый, он орал на солдат, грузивших имущество отдела в вагоны и так допекал своего денщика Эрвина Бреннера, что тот старался не попадаться ему на глаза. Всегда спокойного барона словно кто-то подменил.
На следующий день к вечеру все имущество отдела было погружено. Но своевременно выполненное задание не улучшило настроение лейтенанта фон Гольдринга. Он пришел в офицерский ресторан мрачный и, несмотря на то, что посетителей в зале почти не было, прошел к самому отдаленному столику у окна.
Когда официантка приняла заказ, к столику, за которым сидел Генрих, подошел высокий худощавый обер-лейтенант.
— Разрешите сесть рядом с вами, герр лейтенант? — обратился он к Гольдрингу.
— Пожалуйста, мне приятно будет поужинать в компании.
Обер-лейтенант поклонился, сел и углубился в изучение прейскуранта.
— В прейскуранте не указано — есть ли у них пиво? Вы не знаете? Я бы с удовольствием выпил сейчас кружку темного пива.
Генрих внимательно взглянул на офицера.
— Думаю, что есть, а вы, очевидно, проездом?
— Да, я только что из фатерланда.
Разговор прервала официантка, принесшая Генриху ужин.
— А что вам подать? — спросила она обер-лейтенанта.
— Чашку черного кофе и несколько бисквитов, — даже не спросив о пиве, ответил обер-лейтенант.
Официантка побежала выполнять заказ.
— Были в отпуске? — поинтересовался Генрих.
— Некоторое время был дома, а сейчас снова на фронт.
— А что нового в фатерланде?
— Все, как прежде, — вяло бросил обер-лейтенант. — Кстати, у меня сохранилась дрезденская газета, из нее вы можете узнать о всех новостях.
Обер-лейтенант вытащил сложенную газету и протянул ее Генриху.
— Очень благодарен, с удовольствием почитаю на свободе, — ответил Генрих, вынимая из кармана какую-то брошюру — А я только сегодня прочитал эту книжечку. Очень интересная. Если желаете, могу вам подарить, — обер-лейтенант, не глядя на название книги, спрятал ее. Спокойно допив кофе, он положил на стол деньги, молча поклонился Генриху и вышел.
Через пятнадцать минут Гольдринг был в купе вагона, вот уже два дня служившем ему временной квартирой. Денщик, которого он заранее предупредил, что они сегодня вечером возвращаются в штаб, упаковал вещи. Но Генрих не спешил уезжать. Заперев дверь и опустив штору, он взялся за газету и, верно, нашёл в ней что-то весьма интересное. Долго читал, правда, очень странно, снизу вверх. Все время останавливаясь на отдельных словах, даже буквах. Прочитанные новости, верно, были очень приятны, потому что через полчаса, когда Гольдринг сел в машину, чтобы ехать в штаб, Эрвин про себя отметил, что настроение у лейтенанта изменилось к лучшему. Всю дорогу он напевал какую-то мелодию и даже весело шутил, чего раньше никогда не позволял себе с денщиком.