— Оставайся с лошадьми и жди меня, — приказал лейтенант коноводу.
Бросив ему повод, Генрих начал карабкаться по тропинке вверх и вскоре оказался на плато. Оно действительно было большим — с километр в длину и метров четыреста в ширину — и упиралось в подножье высокой скалы. Никакой растительности, кроме травы, здесь не было, лишь справа, на самом краешке этого природой созданного полигона, росло несколько развесистых деревьев. Генрих пересек плато и подошел к скале. Вся площадь вокруг была покрыта большими каменными глыбами.
«Именно то, что нужно», — подумал Генрих и двинулся дальше, чтобы обойти всю площадку. Когда он повернул от скалы направо и очутился под деревьями, до него донеслись голоса. Оглянувшись, Генрих увидел на противоположной стороне плато двух одетых в штатское французов, которые только что вышли из-за скалы. У одного из них, старшего, на шее висел немецкий автомат. У другого оружия не было. Они шли в направлении виноградника, громко разговаривая.
Мысль о том, что он попал в критическое положение, молнией промелькнула в голове Генриха. Что же теперь делать? Его автоматический пистолет действует безотказно, а эти двое идут беззаботно, даже не оглядываясь вокруг. Подпустить ближе и стрелять, пока они его не увидели? Но ведь это не враги! Это друзья, которые так же, как и он, борются с врагом, с его и своим врагом. Выйти им навстречу и миром покончить дело? Но ведь он и слова сказать не успеет! Достаточно партизанам увидеть его мундир, и они начнут стрелять. Спрятаться за деревом? Но его все равно здесь заметят — ведь партизаны идут к виноградникам, которые начинаются сразу за деревьями.
Притаившись за стволом, Генрих крепко сжал свой пистолет и не сводил глаз с тех двоих. Они приближались. Когда партизаны были от него метрах в шести, он вдруг выскочил из-за укрытия и громко, даже слишком громко от волнения, крикнул:
— Олюмэ!
Еще не вполне поняв, что произошло, партизаны остановились и, увидев направленный на них пистолет, медленно подняли руки.
Заметив, что младший из партизан сделал чуть заметное движение, Генрих достал левой рукой еще один пистолет и сурово напомнил:
— Руки не опускать!
Партизаны, словно зачарованные, глядели на дула пистолетов.
— Если вы будете слушаться, я гарантирую вам не только жизнь, но и свободу, — резко меняя тон, сказал Генрих.
— Врет! — зло бросил пожилой партизан.
— У вас есть шанс уйти отсюда. Только имейте в виду: если вы попытаетесь опустить руку или прикоснуться к оружию — я буду стрелять. А стреляю я так, что после этого вашим родственникам останется лишь поминать ваши души.
Старший партизан вопросительно поглядел на молодого.
— Как только мы повернемся к нему спинами, он перестреляет нас, — сердито бросил тот.
— А что мешает мне сейчас застрелить вас, когда у меня в руках два пистолета? Стоит мне только нажать курки — и вы оба на том свете… Разговоры здесь излишни. Но один совет: у партизан оружие должно быть в руках, а не в карманах, а вы ведете себя, как на курорте, тоже вояки называется! Ну, хватит разговоров. Турнэ ву! Бегом.
Юноша повернулся и медленно пошел. За ним двинулся и старший. Вначале они шли тихо, очевидно все еще ожидая пули в спину, но постепенно шаг их убыстрялся, потом они побежали, время от времени оглядываясь.
Генрих тоже направился к спуску с плато. Партизаны уже добежали до скалы и теперь внимательно следили за тем, что делает этот странный немецкий офицер. Гольдринг приветливо помахал рукой своим недавним пленникам и начал быстро спускаться с плато.
Когда партизаны добежали до скалы, Генрих уже был далеко. Маки увидели лишь двух всадников, галопом мчавшихся по дороге в город.
— Ты что-нибудь понимаешь? — удивленно спросил молодой старшего.
— Ничего.
Ничего не поняла и старая крестьянка, которая из виноградника тайком наблюдала всю эту сцену.
Присев в кустах, она чуть не умерла от страха, когда увидела, что Жана Тарваля и Пьера Корвиля задержал немецкий офицер. Она даже закрыла уши, чтобы не слышать выстрела. Но ни один выстрел не прозвучал. Вместо этого до нее донеслись обрывки очень странного разговора, который совсем сбил ее с толку.
Не прошло и получаса, как веселый и возбужденный Генрих уже докладывал гауптману о великолепной площадке, которую разыскал для испытания новых минометов.
— А когда именно будут происходить испытания? — спросил он Лютца.