Софья Могилевская
И ОНИ ПОСТРОИЛИ ВОЛШЕБНЫЙ ДОМ
Повести, рассказы, сказки
МОЙ ПАПА — ВОЛШЕБНИК
Одиннадцать маленьких историй про мальчика Сашу и его папу
История первая
Про огонь, который ворчал и сердился в печке
Все-таки, когда в мае они приехали сюда на дачу, было очень холодно. Лишь кое-где на кустах распустились листья. И только на соснах да на елях ярко зеленели иглы.
А один раз было так холодно, что бабушка сказала:
— У меня прямо зуб на зуб не попадает. Задувает во все окна. Сильный ветер на дворе.
Она накинула на плечи тёплый платок, но всё равно и под платком поёживалась. Тогда папа сказал:
— Сейчас будет жарко.
И пошёл в сад. А Сашенька — следом.
В саду и правда был сильный ветер. Верхушки сосен качались во все стороны, и каждый кустик тоже качался во все стороны.
У папы в саду лежало много-много палок. Одни были толстые, они назывались дровами, другие, потоньше, всё равно назывались дровами. А ещё были совсем тоненькие прутики. Эти так и назывались — прутики. Их приходилось подбирать и там и сям. Это была Сашина работа, потому что он всегда помогал папе во всех его трудных делах.
Вместе с папой они набрали разных палок, и толстых, и тонких, и совсем прутиков, и понесли в дом.
Перед печкой папа присел на корточки и стал запихивать в печку палки, которые назывались дровами, — и толстые, и не очень толстые, разные.
— А эти? — спросил Саша, показав на прутики, которые притащил из сада.
— А эти — напоследок, печке на закуску, — ответил папа. Он вынул из кармана коробок спичек. Чиркнул спичкой по коробку, и тотчас вспыхнул крохотный жёлтый огонёк. Этот огонёк вместе со спичкой папа сунул в печку как раз под те сухие прутики, которые Саша набрал в саду.
И тут вдруг все прутики весело затрещали. И вместо маленького огонька на конце спички в печке стал разгораться большой огонь. Яркий, шумный. И сразу там внутри стало не темно, а очень светло и весело.
Тогда папа закрыл печную дверцу и сказал Саше:
— А теперь, мальчик, даже близко не подходи сюда.
— Почему? — спросил Саша.
Ему-то как раз очень хотелось подольше смотреть на красивый, золотой огонь, который шумел в печке.
Но папа сказал:
— Огонь очень злой, может укусить.
— Укусить? — не поверил Саша.
— Ещё как — до волдырей…
— Гм… — всё равно не поверил Саша. Но огонь в печке и правда заворчал:
Наверно, это был очень сердитый огонь!
— Вообще никому не следует подходить к печке, когда печка топится, — сказал папа.
— А бабушке? — спросил Саша.
— И бабушке не надо.
Саша взглянул на маму. Папа его понял и опять сказал:
— Ни-ни…
Значит, и маме нельзя было подходить, когда в печке был огонь. А про Машеньку даже и спрашивать не стоило: и так было ясно — нечего ей делать возле печки!
А огонь за печной дверцей так и шумел, так и бушевал, так и ворчал на все лады:
Возможно, это приговаривал сам папа, когда время от времени подходил к печке и, открывая дверцу, помешивал дрова длинной чёрной кочергой. Всякий раз после этого огонь злился ещё сильнее. Сердито фыркал, и куда-то вверх взлетали золотые искры.
— А тебя он почему не укусит до волдырей? — спросил Саша.
— Пусть попробует! Я его кочергой, кочергой…
И правда, папа ни капельки, ничуть не боялся огня. Он всё ворошил да ворошил дрова, пока в печке остались одни только красные угольки.
И тогда вдруг…
Нет, не вдруг и не сразу, а понемножку и постепенно в доме становилось теплее и теплее. Бабушка перестала ёжиться и кутаться в платок, а потом и вовсе скинула платок на стул.
— Вот тепло, вот благодать! — приговаривала она. — Замечательная печка…
Саша удивился: за что же бабушка хвалит печку? Если бы не папа, разве дома стало бы тепло да ещё благодать?
История вторая
Про белку, которая обиделась на папу
Весна в тот год стояла долгая и холодная. Никак не хотела пускать к ним лето. И к утру из дома вся теплынь и вся благодать куда-то убегала.
— Щели-то какие между брёвнами, — сказала бабушка. — Всё и выдувает! Разве натопишься?..
Папа недолго думал.
— Не хитрое дело заткнуть щели паклей, — сказал он и пошёл в чулан, где лежало много всякой всячины. И пакля тоже. Она была серая, мягкая и какая-то клочковатая.
Вот тогда-то и вышла история с белкой, которая жила у них в саду. Папа рассердился на белку, а белка очень обиделась на папу.
Это была весёлая и проворная белка. И такая непоседа! Каждое утро Саша видел её то на ёлке, то на сосне. Она прыгала с ветки на ветку, с верхушки на верхушку, да так быстро и ловко, что за ней и уследить-то было трудно.
А уж как Сашеньке хотелось с ней познакомиться, уж как он её привечал и задабривал!
Бывало, вынесет ей кусок хлеба и спросит:
— Белка, а белочка, хочешь хлебушка?
А белка глянет на него глазами-бусинками, усмехнётся — и нет её! Она уже на другом конце сада.
Один раз Саша даже решил дать ей половину карамельки. Вкусную, с вареньем. От карамельки кто же откажется?
Но белка и на карамельку смотреть не стала. Опять усмехнулась, прыг-скок — и нет её…
Вот с пакли, которую папа вынес из чулана, чтобы заткнуть между брёвнами щели, всё и началось…
Что и говорить — это была интересная работа. И Саша изо всех сил помогал своему папе. Он подавал ему всякий раз такой клочок пакли, какой просил папа. То большой, то поменьше, а то совсем маленький.
И вдруг Сашенька увидел: сидит белка на ёлке, и совсем недалеко от них. Сидит и поглядывает на их работу. Поглядывает, а сама вроде бы что-то обдумывает. Глаза у неё хитрющие и хвост торчком.
— Наверно, ей интересно, как мы щели затыкаем, — сказал Саша, кивнув на белку.
— Да нет, — ответил папа. — У неё другое на уме…
И правда, едва папа кончил работать, чуть только отошёл в сторону, как белка мигом с ёлки к дому — и хвать кусок пакли, именно тот самый, которым папа только что заткнул щель.
Схватила, обратно на ёлку — и была такова!
— Вот плутовка! — сказал папа и засмеялся. — Настоящая плутовка…
Но это было только началом. С этого дня белка повадилась таскать у них паклю. И обязательно ту, которой папа затыкал щели между брёвнами. Один раз утащила. Другой раз утащила. Третий раз…
— Смотри у меня, — сказал однажды папа. — В конце концов я на тебя рассержусь.
И рассердился.
В тот день вместе с паклей папа захватил из дома огромный-преогромный кухонный нож. Сашенька даже испугался:
— Зачем тебе такой?
— Увидишь, — сказал папа и принялся за работу. Этим огромным-преогромным кухонным ножом он глубоко запихивал паклю между брёвнами.
А белка сидела на своём всегдашнем месте и внимательно наблюдала за папиной работой.
— Гляди, гляди на здоровье, — приговаривал папа, усердно орудуя огромным-преогромным кухонным ножом. — Теперь-то тебе нипочём не достать…
Но только он отошёл от стены дома, как белка прыг-скок — и прямо к тому месту, где трудился папа. Прицепилась к бревну коготками, покопошилась и обратно на ёлку.
И что же?! С огромным куском пакли в зубах.
Вот тут-то папа и рассердился.
— Ах ты такая-сякая-эдакая! — крикнул он и погрозил белке пальцем.
Белка же, глянув на папу, подняла парусом рыжий хвост и перелетела с ёлки на сосну. Потом ещё на другую сосну. На третью… Только её и видели!
На следующий день её никто не видел.
И ещё на следующий день её тоже не было.
И на четвёртый день… И на пятый…
Значит, не только папа рассердился на белку, но и белка рассердилась на папу, а может быть, даже очень-очень на него обиделась.