Через полчаса обоз уже сворачивал на дорогу, ведущую к селу Мстёра. Пленных связали (вездесущий княжонок сам всех проверил и двоих перевязал понадёжнее), положили на телеги, раненых тоже связали, а ведь могли бы и заставить поклясться честью, что не убегут. Он бы, как шляхтич, так и поступил.
За обозом теперь шёл целый табун коней: два десятка пристяжных стрельцов и девять казацких. Пан Янек видел, как княжичу передавали монеты, найденные у татей, целый мешочек получился, не меньше двухсот рублёв. Вот это добыча! Как только Пожарский её делить будет? Пока тот молчал.
Рядом с княжичем на своём коньке ехал один из татей со связанными руками, он должен будет за версту до секрета предупредить отрока. Смотрелся казак на мелкой степной кобылке рядом с бояричем, восседавшем на дестриэ, откровенно смешно. Шляхтич почувствовал гордость за польских великанов, будто сам их выращивал.
Событие двенадцатое
Десятник стрелецкого полка Козьма Шустов считался одним из опытнейших в полку Афанасия Левшина. Всего ведь чуть больше седмицы назад он готовился с полком выступать под Коломну, осаждаемую ляхами. И тут ему передают приказ со всем десятком, да ещё и с десятком Афанасия Бороды, сопроводить сынка князя Пожарского в новые вотчины, в далёкий Нижний Новгород. Да беречь парнишку пуще глазу, бо тот больно горяч. С одной стороны, не меньше месяца дорога в оба конца, может, и отобьют к тому времени поляков, с другой — что он, нянька для сопливых княжат? И ведь так думал Козьма всего седмицу назад.
Это был не княжонок. Злой, хитрый, изворотливый, бесшабашный, удачливый их полковник Афанасий Левшин был дитём неразумным по сравнению с Петром Пожарским. Этот пацан был ловок как бес. Лучший, сколько себя помнил Козьма, кулачный боец в полку Фома Исаев продержался против отрока несколько ударов сердца, он летал по воздуху и сучил ножищами от одного прикосновения пацана. Потом княжич выиграл в поединке с двумя лучшими сабельными бойцами Владимира, да ещё и переманил одного с собой. Лях десятнику откровенно не нравился, прямо выплёскивался из него шляхетский гонор, но на первом привале Пожарский проверил того в деле, и на учебных саблях пан Янек легко уложил двоих лучших из стрельцов.
Сам бой с татями Афанасий почти и не застал. Из тридцать одного матерого бойца в живых, когда они подскакали, осталось семеро, и те уже сдались. По словам же участвовавших в бою получалось, что малец завалил восьмерых, а остальных принудил к сдаче. Про допрос и вспоминать не хотелось: так себя тринадцатилетние отроки вести не должны.
Сейчас они стояли в версте от казацкого дозора и ждали. Ждали, когда княжич вырежет секрет и подаст им знак трогаться дальше. Это был бред: не десяток стрельцов, а один отрок пошёл снимать, как он выразился, дозор. Десятник почему-то не сомневался, что Пожарский секрет вырежет. Ну, вот и сигнал.
Обоз тронулся дальше. Впереди — два десятка стрельцов с поляком, за ними — телеги с припасами, пленными и ранеными. Минут через пяток доскакали до рощицы у поворота дороги, дальше уже виднелось село. Сумерки уже сократили видимость до минимума, но дымки из труб, запах навоза, сносимый как раз в их сторону, и кукареканье петухов ясно указывали, что вот оно, село Мстёра. Казачков княжич не убил: застав сонными, оглушил и связал. Что только делать с такой прорвой пленных, коих уже больше полудюжины?
Пётр между тем дал команду всем спешиться и повёл троих ранее отобранных стрельцов за собой, сначала, правда, объяснив десятникам их задачу:
— Мы пройдём вдоль леса вон к той избе, — княжич указал на неказистую халупу. — К ней огородами примыкает вон тот большой дом местного старосты, в нём, по словам казаков, и расположился атаман с ближниками, их я возьму сам, мне не мешайте. Вы заходите вон в тот дом кузнеца, на отшибе, и узнаёте, где эти шесть казаков, в каких домах, идёте туда как можно тише. Можно татей сразу рубить, но если спят пьяные, то вяжите; больше чем по трое в дом не лезьте, только мешать друг другу будете.
И ушёл, слегка пригибаясь, вдоль леса.
Афанасий разбил свой десяток на тройки, одного стрельца как раз боярич и увёл. Дом кузнеца встретил тишиной, собака не брехала, значит, не было. Сам кузнец был на конюшне, задавал корм пегой кобылке. Увидев стрельцов с взведёнными арбалетами, перекрестился и выдохнул:
— Ну, сподобил Господь, дождались! — И истово три раза перекрестился.
— Покажешь, в каких избах сейчас тати? — правильно истолковал этот порыв благочестия Афанасий.