— Кто-то вмешался. Столь же могущественный, ну, или настолько сильный, что предсказать будущее стало не совсем возможно. Но мы получили некоторую отсрочку по времени, благодаря моим приготовлениям, которые я тоже с его подачи сделал. Я так думаю, он предсказывает лишь наиболее вероятные развития событий, не забывая о других возможных вариантах. Поэтому я иногда делаю то, что мне самому не понятно. Например, мастерю шокер для тебя.
— С шокером это ты здорово придумал! Я теперь могу вырубить и изнасиловать любого.
— Не получится: мышцы сведёт судорогой, и ты просто не разогнёшь этого человека.
— Да, ты прав. Но теперь по правилам тебе должна приснится мигрень.
— Что-то мне спать резко расхотелось. Но я думаю, он должен мне показать, что теперь делать, а не тешить себя моим наказанием.
— И то верно. На сей раз облажался он, а не ты. А почему этот азиат называл тебя доктором? Ты что, ещё и врач?
— Нет, — Меня аж пот прошиб: у этого стервеца ещё и память отличная. — Ошибся. Или Шевчук, за которого я себя выдавал, имеет научную степень.
— Мне показалось, или ты не всё мне рассказал?
— И что же мне ещё тебе рассказать? Как я завалил выпускной экзамен и получил семь вместо десяти?
— Ну ладно. Мне-то скрывать нечего.
— Давай, давай, теперь твоя очередь.
— Хорошо. Только обещай сначала, что ты не будешь смеяться.
— Да у тебя, должно быть, крыша совсем поехала, — Я покрутил пальцем у виска. — Ты сам стебался надо мной всю дорогу, а теперь вдруг посерьёзнел.
— Но это же вся моя жизнь, это и должно быть серьёзно, — Сказал он вдруг как-то жалобно.
Глава 6
— Хорошо, я обещаю, — Я поёжился, чтобы не выдать смущения: своим мальчишеским голосом он, конечно, владел в совершенстве, и мог выжать слезу из кого угодно.
— В общем, это всё проявилось, когда я учился в шестом классе, — Начал он, и взор его затуманился, будто перед его глазами побежали картинки воспоминаний, а голос его приобрёл романтично-повествовательный оттенок. — Я тогда влюбился в парня из соседнего класса. Он казался мне очень красивым, — Я еле сдержался, чтобы не прыснуть от смеха, не зря просил. — Мы учились в Лунде, это такой маленький город в Швеции. В Швеции вообще все города маленькие. А я ездил в Лунд из соседней деревни на автобусе. Вместе с тем парнем. Тогда меня звали Лаш Улофсон. Я был таким классическим шведским ребёнком, с пухлыми румяными щеками и грубыми чертами лица. И вот, когда мы снова оказались в одном автобусе после школы, я не выдержал, подошёл к нему и признался, что люблю его всем своим сердцем, что готов жизнь свою прожить для него. А он оттолкнул меня, засмеялся надо мной, и сказал, что я некрасивый, что он не голубой, а если бы и был, то не смог бы любить меня такого… — Он ненадолго замолчал. — Потом я закончил университет и стал специалистом по контактам с внеземными цивилизациями, а он женился на женщине, которая была на сорок лет его старше. Я двадцать пять лет носился по всей вселенной в поисках хоть каких-то намёков на внеземные цивилизации, и, конечно, убегал от самого себя. Я почти не бывал на Земле, облетел все планеты, на которых могло быть хоть что-то, отдалённо напоминающее колонии микроорганизмов. Совершенно забросив свою личную жизнь, я целиком отдался своей второй любви — науке. Но и на этом поприще меня ждало полнейшее разочарование: наука не спешила идти со мной под венец, а внеземные цивилизации вздумали играть со мной в прятки. Но это не могло продолжаться вечно, я должен был хоть что-то найти, чтобы жизнь моя не оказалась прожита напрасно. У нас была одна перспективная планета с большим океаном. Хотя следы живых существ мы там не нашли, но у меня было ощущение, что мы можем их найти на дне океана, поскольку планета недавно пережила ледниковый период, и территории компактного проживания живых организмов могли оказаться затоплены за довольно короткий промежуток времени. И вот я сижу в роскошном номере на кожаном диване, в Америке просто огромные номера, пью сухое вино за успех будущей экспедиции и читаю в интернете хвалебные отзывы о своей последней монографии. Я уже предвкушаю успех, представляю лавровый венок у себя на голове, одобрительные крики толпы и кислую мину того моего школьного друга, который теперь торгует табуретками в «Икее». Я даже успел представить, что позвоню ему, или даже заеду в магазин, и поинтересуюсь, жива ли ещё его красавица жена, как мне в почту приходят два письма. Одно из медицинской службы, в котором сообщается, что меня отстраняют от полётов по причине повышенного артериального давления и риска инсульта при перегрузках. А второе — от академии, где говорится, что денег на полёт не выделили из-за проблем с моим здоровьем, и экспедиция переносится на два года, за которые, они очень на это надеются, я успею поправить своё такое дорогое им здоровье… Это было на кануне моего дня рождения. Мне должно было исполнится сорок восемь, и вряд ли к пятидесяти я сильно поправлю своё здоровье. Каким-то не таким должен был быть конец моей карьеры. Единственным моим желаньем было — удавиться. Я подошёл к зеркалу, снял халат и разрыдался навзрыд: на меня смотрел старый лысый толстый профессор в очках, в данный момент представлявший собой абсолютный ноль! Совершенно никому не нужный автор шести книг и огромного количества статей. Все мои труды ждало скорейшее забвение, поскольку ни один из них не был подтверждён на практике. Меня перестанут публиковать журналы, поскольку не будет базы полевых исследований, а чистое теоретизирование никого не волнует. У меня нет и не будет уже никакой семьи, так как я скорее удавлюсь, чем женюсь на женщине своих лет, а найти себе гомосексуалиста в пару — это практически невозможно в таком возрасте. Меня даже мальчики по вызову избегают, так как я толстый, и моя борода колется в постели. Вот что бы ты сделал на моём месте?