— Ничего тебе не скажу. Вы всё равно меня убьёте, как доктора Дженнингса. Ты просто ещё одна крыса…
Я уже не слушал его: воспоминания нахлынули на меня, подобно морской волне унося далеко-далеко отсюда, к той точке во времени, когда, быть может, всё это и начиналось.
Бац! Компьютер ударился о посеревшее дерево столика и отключился. Разбить его у меня бы всё равно не получилось, по крайней мере, с первого раза. Я негодовал: как эти остолопы от науки посмели ещё и карикатуры на меня рисовать! «Червь сомнений грызёт доктора Дженнингса» — Гласила подпись под рисунком, изображавшим мою довольно реалистично нарисованную голову, которую подобно яблоку прогрызал в нескольких местах премилый улыбающийся червячок.
— Вайс дер тойфель! — Смачно выругался я по-немецки.
— Право же, доктор, — Раздался у меня за спиной излишне мягкий, почти шепчущий, мужской голос, который мог принадлежать только одному человеку на свете. — Этот мир не стоит того, чтобы принимать его столь близко к сердцу.
Скамейка жалобно прогнулась под крупным полноватым мужчиной в женском платье, когда он присел рядом со мной и положил свои огромные волосатые руки на столик. Его гладко выбритое одутловатое лицо лоснилось в лучах заходящего солнца, а в воздухе стоял терпкий запах такой адовой смеси женских и мужских духов, что я бы за добрую сотню метров почуял его приближение.
— Прошу меня извинить, баронесса, — Я вежливо кивнул ему. — Но, боюсь, сегодня не лучший мой день.
Когда-то он был известным немецким банкиром, даже купил себе титул барона Фон Егерсдорф. Но после того, как вся его семья погибла в океанском круизе, разум его не вынес горя, и бедный барон стал считать себя женщиной. Со временем все привыкли к его чудачествам, жалели и старались подыгрывать по мере возможностей, ведь ничего плохого в этом не было.
— Не нужно извинений, — Баронесса улыбнулась. — Это я прошу у Вас прощенья за то, что нарушила Ваше уединение. Мы с Мати хотели составить Вам небольшую компанию, если Вы не против.
Только сейчас я обратил внимание на светловолосого молодого человека, нерешительно маячившего в стороне, которого я сперва принял за официанта.
— Конечно, присаживайтесь, — Я встал и отодвинул от стола грубо сработанный деревянный стул, приглашая его сесть.
— Джеффри Дженнингс, — Представился я, протягивая руку.
— Матиуш, Мати Гэйл, — Сказал он звонким подростковым голосом и улыбнулся. — Я слышал, Вы объявили войну науке.
— Скорее, это лженаука объявила мне войну, судя по последним сводкам с фронтов, — Отшутился я, улыбаясь в ответ.
Рядом со столиком нарисовался официант, и я хотел было его отправить, но баронесса заказала вино и «Сырное вдохновение» — визитную карточку этого ресторанчика под открытым небом.
— Надеюсь, вы согласитесь, — Кокетливо заметила она, когда принесли вино. — Что пить вино на пустой желудок — это не менее вульгарно, чем рассуждать о науке на трезвую голову?
Мы дружно рассмеялись и пригубили запотевшие бокалы.
— Иногда я просто удивляюсь, откуда Вы черпаете вдохновение, чтобы всё время придумывать новые афоризмы, — Сказал я баронессе.
— В данный момент — из сырного салата, — Ответила она, ковыряясь вилкой в тарелке, и мы снова засмеялись. — Вы лучше объясните нам, что же такого нужно сделать, чтобы добиться такой же популярности, как у Вас?
— О, для этого нужно всего лишь открыть школьный учебник физики, — Я вздохнул. — Но этого, похоже, не делают даже школьники. Я могу пояснить, если только вы не считаете рассуждения на такие темы занудными.
— Милый доктор! — Воскликнула баронесса. — Мы с Мати просто жаждем послушать ваши откровения, ведь, признаться, мы не любим читать научные труды со множеством терминов, значения которых ускользают от нас, подобно рыбе в руках неумелого рыбака.
— Хорошо. Вот у каждого из нас есть часы, — И я снял свои дешёвенькие наручные часы, чтобы наглядно продемонстрировать предмет рассуждений. — И мы привыкли уже к тому, что время является неизменной атрибутикой всей нашей жизни. Что бы мы не делали, а мы можем даже выкинуть свои часы, время всё равно будет идти. Мы ощущаем его неумолимый ход, когда смотрим на рассветы и закаты, когда стареем, когда опаздываем на самолёт. Во множестве физических формул присутствует время, как величина. С его помощью можно вычислить скорость или расстояние, найти температуру или определить, готов или нет продукт химического синтеза. Мы привыкли отмерять моменты нашей жизни на шкале времени. И нам кажется, что время — это ещё одно, четвёртое измерение нашего мира, наравне с длиной, шириной и высотой. Мы считаем совершенно естественным, что по существующей в нашем представлении оси времени можно двигаться, что наука когда-нибудь научится поворачивать время вспять, и мы сможем вернуться в прошлое. Так вот, наши представления о времени совершенно неверны! Давайте возьмём для примера такую хорошо известную нам ещё со школы формулу, — Я достал ручку и нарисовал на салфетке t=D/V. — Она показывает нам, какое время потребуется, допустим, автомобилю для преодоления расстояния, если он едет с заранее определённой скоростью. Чем выше скорость, тем быстрее автомобиль доберётся до нужной точки. Теперь давайте посмотрим, что нужно для того, чтобы время перестало существовать. Чтобы оно стало равным нулю. Классическая физика говорит нам, что скорость для этого должна быть бесконечной. Но это невозможно, ведь мы наблюдаем ощутимое замедление времени у элементарных частиц, которые движутся с относительно небольшими скоростями, порядка тысяч километров в секунду. Этот феномен объясняет релятивистская теория, которая говорит, что таковы особенности строения нашего пространства: чем быстрее мы движемся, чем ближе наша скорость к скорости света, тем медленнее течёт время, и тем короче становятся расстояния. Но позвольте, скажете вы, эта же теория утверждает, что скорость света не может быть превышена никоим образом! То есть, время не может течь в обратную сторону, оно может только замедлиться. Более того, за всеми этими рассуждениями, как это часто бывает, мы как-то забыли, что время везде выражается через скорость, будь это движение, теплопередача или химическая реакция. Не существует ни одной формулы, где время бы выступало как самостоятельная величина, везде его можно поставить в зависимость от скорости, от движения. Нет движения — нет и времени. Не может состариться организм, в котором не живут клетки, не бьётся сердце, не течёт кровь. Время не властно над камнем, который поместили в идеальные условия. Не изнашиваются часы, которые не идут, не двигаются, — Я потряс своими часами. — Так каким образом мы можем путешествовать во времени, если время — это всего лишь движение? Если время не является самостоятельным измерением? Это обычное заблуждение!