*
Я снова и снова прокручивала смутно знакомые строчки в голове, пытаясь хоть как-то сопоставить то, что я помнила, с этой сумасшедшей действительностью. Каким-то странным образом меня окружали… придуманные мной герои. Смешно, правда? Но чувство юмора никак не желало включаться в эту игру, а каждая попытка проанализировать ситуацию и найти логическое объяснение произошедшему заканчивалась головной болью и желанием умереть, не сходя с места. Прямо на этой кровати, пахнущей сухими травами. У меня даже появилась мысль, что, может быть, я… уже… Только вряд ли после смерти человек попадает в некогда выдуманный им мир. Хотя, может, это такая разновидность наказания за все прегрешения? Ответа не было, и я не представляла, как смогу его получить. Наверное, поэтому в какой-то момент я решила принять эту ситуацию без объяснений, потому что иначе можно было запросто сойти с ума. А здесь глупо было надеяться на своевременную психологическую помощь. Так что я решила руководствоваться девизом: помоги себе сам. И для начала я попыталась понять, насколько детальны совпадения и как я могу использовать это неожиданное преимущество — информацию о людях, окружавших меня в выдуманном мной же городе.
Я попыталась составить некое подобие плана: изучить это место, понять, как много я знаю об этих людях на самом деле и что из моих знаний совпадает с действительностью, а потом… И мой план прочно застопорился на слова «потом». Во всех книгах обязательно бывает «потом». Правильно? Кто-то вмешается, что-то решится… Вот только в моем случае было одно маленькое «но»: в каждой книге это самое «потом» напрямую зависит от воли автора, а как раз автора у этой истории теперь не стало.
Этот факт тоже порядком портил мое и без того не безоблачное будущее, поэтому я решительно откинула все мысли о несбыточном и принялась за дело.
Итак, что я знала?
Я знала общую биографию Добронеги, знала, как выглядит дом, в котором она живет, знала, как зовут большелапого свирепого пса во дворе, и я… ничего не знала, потому что передо мной были не одинаковые символы на экране монитора, а люди: разные… живые.
Добронега строго-настрого запретила мне подниматься с постели, сказав, что лучшее лекарство — отдых, поэтому я просто лежала, слушала ее рассказы о людях, которые должны были быть мне знакомы, и пыталась набраться сил. Полузнакомые имена и названия перепутались в голове, не отзываясь ничем, кроме пульсирующей боли в висках. Наверное, я слишком понадеялась на память и мистические совпадения. А действительность вряд ли будет соответствовать моим представлениям. Ночью мне снился кошмар, в котором незнакомые люди со смутно-знакомыми именами кричали: «Лгунья! Лгунья! На костер ее!»
Я проснулась в холодном поту и, кажется, с криком, потому что в комнату почти тут же вбежала Добронега, зажгла фитиль в кованой лампе и стала говорить что-то ласковое, успокаивающее. Я слушала ее голос, повторяла, что все хорошо, и изо всех сил пыталась отогнать прочь липкий страх, а в голове билось неуместное: «Как здесь наказывают за такой обман? Что мне грозит, когда все раскроется?». С одной стороны, объективно, я никого не обманывала. Это было просто чудовищное заблуждение: они сами решили, что я Всемила! С другой стороны, если дойдет до дела, то вряд ли кого-то будут волновать подобные мелочи.
Я с трудом убедила Добронегу в том, что все в порядке и со мной не нужно сидеть. Она тихо вышла, а я разглядывала тени на невысоком потолке и никак не могла унять сердцебиение. Я получила день отсрочки. Но везение не длится вечно. Почему-то упорно думалось, что сегодня все изменится. Я всхлипнула от жалости к себе. Мне остро захотелось домой. Я вдруг каждой клеточкой тела почувствовала, насколько больна и устала и насколько одинока здесь — в месте, которое представлялось мне чуть ли не райским садом.
А утром пришел Радимир. Я узнала об этом от Добронеги, которая, услышав повизгивание пса во дворе, счастливо улыбнулась и сжала мою ладонь. «Радим», — она произнесла это имя словно музыку.
Теперь я знала, кто он, и не сказала бы, что новое знание приносило утешение. Воевода Свири. Человек, отличавшийся горячим нравом, скорый на расправу и суждения. Ну что мне мешало придумать его милым и кротким? Реалистичности мне хотелось!
Я — почти в лицах и деталях, как при написании очередной сцены — увидела нашу встречу. Вот он войдет, окинет меня одним-единственным взглядом и скажет: «Кто ты?». И то, что он принял меня за сестру, окажется просто недоразумением, виной которому предрассветные сумерки и морской ветер. Ведь ночью все кажется иным, искаженным. Одного я не могла придумать в этой сцене: что ему ответить. Как объяснить то, чего я сама не понимала?
В глубине души тлела слабая надежда на помощь Добронеги. Заботилась же она обо мне? Да и Улеб, не сказать, что б был категорично против меня настроен. Впрочем, что их слова против слова воеводы? Хоть и был он сын Добронеге, а Улеб его, было дело, на колене качал да в первый раз — совсем мальчонкой — на боевого коня сажал. В этот миг в мозгу что-то вспыхнуло: какое-то знание. «Есть человек, который мог бы помочь… который…». Мысль так и не оформилась, а головная боль тут же заняла привычное место. Я сжала виски холодными пальцами. Ну когда же он уже войдет?! Сколько можно?!
Сначала я услышала его голос — такой же хриплый и сорванный, каким он запомнился мне на корабле. Я невпопад подумала, что это, наверное, оттого, что ему приходится часто перекрывать шум битвы, грохот моря… Мысль об этом добавила нереальности происходящему. Он о чем-то спорил с Добронегой, а я чувствовала, как леденеют ладони. Вот сейчас все закончится.
А потом Радимир шагнул в комнату, и комната вдруг стала маленькой и будто ненастоящей. Как декорации в плохом спектакле. Я-то подумала, что в нашу первую встречу на корабле он показался мне таким огромным, потому что у страха глаза велики, но сегодняшним солнечным утром в уютной комнате он не казался менее внушительным, чем в предрассветных сумерках на раскачивающейся палубе боевого корабля. И то, что на нем была простая светлая рубаха, а на поясе не было ножа, почему-то не делало его менее страшным. Наоборот. Вот сейчас он присмотрится и…
Я не успела продумать это «и», как меня скрутил приступ кашля. Отвары Добронеги помогали гораздо медленней, чем мне бы хотелось. Я согнулась пополам, зажав рот ладонью и в мгновение ока забыв обо всем, кроме раздирающей боли в груди и горле.
Кашель наконец прекратился. Я подождала несколько секунд, держась за грудь, а потом осторожно выпрямилась, отбросила с лица челку и смахнула выступившие слезы.
— Выпей, на вот.
Я подняла голову, и моих губ тут же коснулась кружка. Жесткая ладонь легла на затылок, слегка надавливая. Я сделала большой глоток теплого отвара.
— Спасибо, — я чуть оттолкнула кружку, не поднимая глаз.
Несколько секунд ничего не происходило, а потом я услышала глухой стук кружки о крышку сундука, а большая ладонь вдруг коснулась моего лица, провела по щеке, по подбородку, заставляя приподнять голову. Я поняла, что рано или поздно это случится, все равно случится, и я не могу оттягивать этот момент до бесконечности. Наши взгляды встретились. Я смотрела в карие глаза, затаив дыхание и ожидая развязки, чувствуя себя героиней второсортной мелодрамы, которой режиссер забыл сказать, что ее ждет в финале.
Минута, другая. Мое сердце глухо стучало о ребра. Медленно и громко. Так громко, что Радимир непременно должен был услышать этот звук. Мне казалось, прошла целая вечность, и все это время Радимир смотрел на меня без улыбки, не убирая руку с моего подбородка.
Вот сейчас все решится. Заботу и заблуждение Добронеги можно было списать на ее возраст, волнение да просто на самообман, но Радимир… Он же нормальный. Он заметит. Ну невозможно же принять чужого постороннего человека за того, кого знал всю жизнь!