Златан посмотрел на князя. Радим сейчас поставил его в чудовищное положение. Златан явно врал и делал это, очевидно, по поручению князя. И вот сейчас он должен был выбрать между верностью князю и жизнью сына, потому что, как бы смешно это ни звучало для меня, каждый здесь верил в серьезность клятвы жизнью.
— Княжич видел, — наконец сказал он.
Любим смотрел бесстрастно, точно не хотел никак влиять на ситуацию, но мне показалось, что Златан только что совершил непростительную оплошность.
— Дозволь обратиться, князь, — Радим встал со скамьи и, спустившись с помоста, остановился перед князем. Я некстати подумала, какой же все-таки Радим мощный и высокий. Настоящий воин. Альгидрас, оказавшийся теперь за его плечом, выглядел вдвое меньше воеводы и бывшего побратима.
— В этом суде слово Олега против слова Златана, который даже не видел, что там было, — начал Радим. — Княжича в Свири нет, выходит...
— Ты прав, Радимир, — князь перебил воеводу на полуслове. — Миролюба здесь нет, да только есть его слова, воину сказанные. Или ты скажешь, что мой сын соврал?
Радим упрямо произнес:
— Негоже вершить суд с чужих слов. Мало ли, кто что кому скажет. Да как поймет.
Князь выпрямился и оперся ладонью о колено. Воины за его спиной подобрались, точно хищники перед прыжком. Я бросила встревоженный взгляд на воинов в красном, которые стояли у помоста. Они не двигались, однако никто из них не переговаривался, не глазел по сторонам. Все напряженно смотрели в сторону помоста, и было понятно, что одно неверное слово — и начнется что-то страшное.
— Ты говоришь мне сейчас, что я должен отпустить убийцу? Так любой решит, что может безнаказанно убивать моих воинов, отговариваясь тем, что он свирец, а посему на особом положении. Слишком много я свободы Свири дал, воевода. Теперь за то поплатился, — Любим встал и повысил голос, хотя его и до этого было прекрасно слышно: — Златан говорит здесь словами моего сына. Златан, поклянись, что Миролюб сказал тебе, как видел Олега, напавшего на Ярослава.
Радим медленно повернулся к княжескому воину. Златан посмотрел в глаза воеводе Свири и произнес негромко, но отчетливо:
— Клянусь жизнью сына, что слышал от Миролюба, что Олег ударил ножом Ярослава ночью.
— Где тело Ярослава? — спросил Радим.
— Не нашли, — развел руками Златан.
— Так может, и не было никакого убийства?
— Так может, о том, где тело, у хванца твоего надобно спрашивать, а не у меня? — зло ответил Златан, и я затаила дыхание, боясь реакции Радима. Однако Радим меня удивил. Все же не зря он был воеводой. Каким бы крутым ни был его нрав, сейчас его голос звучал ровно.
— Я спрашиваю у тебя, Златан. Олег свое слово сказал, и я ему верю.
Златан посмотрел исподлобья и хмуро ответил:
— Не видел я тела. А княжич про то не говорил.
— Ну вот видишь...
Однако князь не дал Радиму завершить мысль. Он медленно встал, и я невольно залюбовалась этой картиной, на миг забыв, что это все по-настоящему. Любим был высоким. Возможно, даже выше Радима. И вот сейчас он стоял на помосте в простой белой рубахе, и ветер трепал его волосы, и было в этой позе столько властной уверенности, что только глупец мог усомниться в том, что все здесь будет так, как хочет князь.
— Ты сказал свое слово, Радимир. Мы тебя услышали. И Олег, свирский воин, свое слово сказал. Ты ему веришь. Я — нет. Ты прав в одном: он должен сказать, где тело воина из дружины моего сына. Я привык хоронить своих людей по обычаю отцов, а не бросать, как собак. Посему мое слово: Олег получит ровно столько ударов кнутом, сколько ему хватит, чтобы вернуть память. Признается в учиненном зле и скажет, куда спрятал тело, — будешь волен остановить казнь и решить, жить ему или нет. Не признается... — князь посмотрел за плечо Радима с выражением усталой брезгливости, — туда псу и дорога.
Слова князя Любима долетали до меня словно через вату и при этом никак не желали складываться в осознанный текст. Я тупо смотрела в напряженную спину Радима и ждала хоть какой-то реакции, потому что то, что обрабатывал мой мозг, было настолько чудовищным, что мне очень хотелось какого-то чуда. И Радим был здесь единственным, кто мог это чудо совершить. Однако он молчал, а усилившийся ветер трепал его волосы и рубаху. Я с замиранием сердца посмотрела на Альгидраса и очень пожалела, что не могу видеть его лица. Мне эгоистично хотелось запомнить каждую черточку. И я бы испугалась своего эгоизма, если бы совершенно четко не понимала, что это просто защитная реакция. Мой мозг отказывался верить, что это все всерьез.