Радимир и вправду приходил каждый день. Иногда дважды в день. Добронега шутливо ворчала, но я видела, как светится ее лицо при взгляде на нас. Я подумала, что она все-таки счастливая женщина, потому что вряд ли Радимир разыгрывал заботу о младшей сестре. Значит, он всегда вел себя так по отношению ко Всемиле. Это открытие совпадало с тем, что я знала о нем, но все равно наблюдать это воочию было странно. И я видела, что Добронега гордится детьми. А то, что она относилась ко Всемиле как к родной, не вызывало никаких сомнений. Я попыталась вспомнить, были ли среди моих знакомых такие теплые отношения между братьями и сестрами, и не смогла. От этой мысли стало грустно, а еще страшно, потому что я знала правду о судьбе Всемилы.
За все эти дни Радимир ни разу не заговорил о произошедшем. Будто ничего не случилось. Будто его сестра просто вышла погулять и вернулась чуть позже, чем ее ждали. С одной стороны, такое положение вещей меня устраивало, потому что объяснить необъяснимое я не могла, а с другой стороны, были вещи, которые уж совсем невозможно было игнорировать. Ну, допустим, на мне было длинное простое платье, но ведь на мне еще был, простите, купальник. Их это не смутило? Вообще, мысль о том, что меня, находившуюся без сознания, раздевала толпа незнакомых мужчин, не вызывала у меня восторга. Нет, я, конечно, понимала, что здесь нагота воспринималась иначе, но я выросла несколько в других условиях.
– Улеб, а как вы меня нашли? Простор-то какой. Да ночью, – решила я попытать удачу с пришедшим меня проведать соратником воеводы.
Тот горько усмехнулся, провел ладонью по бороде, а потом посмотрел прямо в глаза:
– Простор, говоришь? Да мы каждую каплю в этом море веслами прошли, каждый камешек на берегу руками перебрали. Той ночью боги чудо сотворили. Я сперва про ловушку подумал. Не верил, дурень старый, что это взаправду. А Радиму все одно было: ловушка или нет. Еле удержали. И то потому лишь, что Олег, бедовая голова, за борт сиганул. Радимир ведь умом чуть не тронулся, как ты пропала. Мы день за днем искали. Только потемну и переставали. А он и тогда все искал. То, что ты вернулась… это не только сама спаслась – его спасла. Страшен он был это время. Точно смерти искал.
Улеб ушел, а его слова еще долго звучали у меня в голове. Радимир искал сестру… Несмотря ни на что. Настолько любил? Исходя из того, что я увидела за последние дни, я поняла: да, любил настолько сильно, что искал мести или… смерти. Мне трудно было осознать подобное, но в его взгляде словно что-то загоралось, когда он смотрел на меня. А еще – и это меня необъяснимо пугало – в том же взгляде порой проскальзывала такая лютая ярость, что мне хотелось сжаться и спрятаться. Я понимала, что направлена она не на меня. Но от мысли о том, что способны сотворить такие эмоции, позволь Радимир им вырваться, меня пробирала дрожь. Ведь этот мир не был бутафорским. Здесь боль была настоящей, и кровь тоже. Я пыталась как-то успокоить его, делала вид, что все хорошо, все позади. Но в такие моменты он не сразу мог смирить гнев: дышал прерывисто и резко, а мозолистая ладонь до боли сжимала мою руку. Неужели все в этом мире так мстительны? Ведь он считает, что Всемила уже несколько дней как дома. К чему столько эмоций? Откуда ненависть?
Ответ нашелся сам собой. Как-то вечером я услышала собачий лай, и Добронега пошла загородить пса, чтобы пропустить гостя во двор. Приподнявшись на постели, я с любопытством наблюдала через окно за молодой девушкой, о чем-то разговаривавшей с Добронегой. Я пока еще мало вставала с постели. Делала короткие прогулки по необходимости. Например, до туалета, располагавшегося недалеко от дома. Летом – это, конечно, экзотика, но как пользоваться этим зимой, думать не хотелось. А еще до бани. Хоть Добронега и ворчала, что лучше бы мне и мыться, и «по нужде ходить» прямо в доме, но я так не могла.
И вот сейчас я с интересом разглядывала девушку, одетую в длинное светло-серое платье, украшенное, кажется, каким-то узором: с моего места было плохо видно. Широкий пояс перехватывал платье в талии. На ногах девушки красовались кожаные башмачки. У меня самой были такие, и они пришлись на удивление впору. Еще больше удивило то, что обувь оказалась удобной, только непривычной: через тонкую подошву чувствовался каждый камушек. Но через какое-то время я просто перестала обращать на это внимание. Из одежды Всемилы я пока надевала лишь ночную рубашку да шаль, поэтому, впору ли мне остальные ее вещи, сказать не могла. Зато успела заглянуть в соседнюю комнату, оказавшуюся чем-то вроде швейной мастерской, игровой и гардеробной в одном лице. У Всемилы было много нарядов, некоторые – из тяжелой парчи, расшитые чудесной тесьмой, но больше всего мне понравились простые длинные платья – повседневная одежда, которая, несмотря на свою простоту, должна была выглядеть очень женственной. И взгляд на гостью Добронеги эту мысль подтверждал. Грустно, что в моем времени за мишурой дорогих украшений вещи утратили красоту, присущую естественности.