— Я слышал, что тело Мирин держат под наблюдением.
Перрил кивнул и начал расхаживать по камере, то скрываясь, то появляясь из теней, — таким образом плащ откликался на возбуждение хозяина.
— Семь дней. Оно заканчивается сегодня ночью, когда малая луна соприкоснется с большой.
— И надежды на возрождение нет.
Перрил покачал головой:
— Ее сердце пропало. Лучшие алхимики взяли на пробу оставшиеся в теле жидкости, и ни в одном из гуморов не нашлось ни следа Милости. Она пуста, как всякий обычный человек. Разложение тоже не обошло ее стороной, и тело ужасно раздулось.
— Значит, она действительно мертва.
Перрил перестал мерить шагами камеру и уставился на Тилара:
— Твой рассказ о наделенном темными Милостями чудовище… Это правда?
— Да, но мне не на чем поклясться, если не считать немытого тела.
— Излеченного тела. — В голосе юноши скользнула неуверенность.
— Излеченного и помеченного. — Тилар распахнул на груди куртку, чтобы стал виден отпечаток ладони. — Это не проклятие. Мирин осенила меня благодатью; зачем — известно лишь ей одной.
— Но почему? — Перрил возобновил расхаживание. — Это совершенно невозможно!
— А убить бога возможно?
Тилар прочел в глазах друга смятение. За четыре тысячи лет, со времен Размежевания, не умирал ни один из великой сотни богов. Каждый ребенок знал историю Мириллии, знал о безумии и разрушениях, что последовали за приходом богов. Темные времена длились триста лет, пока Чризм не избрал себе Первое царство и не пролил на него свои Милости, ради восстановления порядка разделив собственное могущество. Его примеру последовали другие боги: они оседали по всему миру и осеняли земли благодатью.
Так возникли Девять земель.
За царствами богов лежали окраинные земли, где царили дикость и беспорядок, где скитались боги-бродяги, такие же неуправляемые, как и их подданные. Порой оттуда доходили слухи о смерти этих богов.
Но до сих пор никто из великой сотни не умирал.
Перрил тяжелым взглядом уставился в одинокое зарешеченное окошко. Быстро приближалась ночь.
— Тебя осудили заранее. На улицах только и раздается «богоубийца». Лишь мой плащ пока спасает тебя от виселицы или чего похуже.
— Благодарю тебя.
Юноша повернулся к Тилару:
— Но моей защиты хватит ненадолго. Плащ одного рыцаря не так уж и плотен. С заходом солнца я сяду на флиппер и отправлюсь в Ташижан, буду просить орден заступиться за тебя.
— Ты только зря потратишь Милость, — ощерился Тилар. — Орден терпеть не может павших рыцарей, а меня особенно.
— Я знаю о твоем преступлении. Ты якобы продавал на сером рынке репистолы и набивал карманы золотыми марчами. Но это наглая ложь.
Тилар покачал головой:
— Обвинение было справедливо.
Перрил часто замигал и снова стал похожим на удивленного мальчишку.
— Что? Как?..
— У меня имелись на это причины. Но я не убивал семейство сапожника на улице Эфирных Ягод.
— Там нашли твой меч.
Тилар развернулся к ученику:
— Я похож на детоубийцу не больше, чем на убийцу бога!
— Я бы согласился, но и в роли спекулянта я тебя тоже не могу представить!
Тилар отвернулся. Одной торговли было достаточно, чтобы отобрать у него Милости и выгнать из ордена. Но обвинение в убийстве принесло ему еще более тяжкое наказание: пытку на колесе и продажу в рабство.
— Каста серых торговцев в Аккабаке знала, что я собираюсь их разоблачить, и нашла способ обвинить меня в убийстве. — Он бросил взгляд на Перрила.
— Ты утверждал это и перед судьями, но мастера истины сказали, что ты лжешь.
Тилар опустил голову.
— И не только они, — шепотом продолжал юноша. — Катрин…
Бывший рыцарь резким движением отвернулся к стене.
— Не произноси это имя в моем присутствии, Перрил.
Но тот не отступался:
— Она сказала, что посреди ночи ты покинул ее постель и вернулся с головы до ног покрытый кровью. И когда ее спросили, верит ли она в твое заявление о невиновности, она ответила отрицательно, чем обвинила собрата по ордену и своего нареченного.
Тилар сжал зубы.
— Больше ни слова об этом. Я заплатил за свое преступление и получил свободу, как полагается по закону.
— А что насчет убийства, в котором тебя обвиняют сейчас?
— Я не ожидаю правосудия. Я понимаю, как происшедшее выглядит со стороны, так что не вмешивайся.
— Не могу. — Перрил сжал затянутую в перчатку руку. — На сей раз погибла богиня, а не семья простого сапожника. Орден обязательно вмешается в разбирательство, хотя бы только для того, чтобы понять, как удалось убить члена великой сотни.