И вдруг по радио зазвучали удары Кремлевских курантов. Все вздрогнули, поняли, что пора прощаться. И началось: крики, плач, слезы, но всего этого не было слышно — заглушали куранты.
Это была сцена из немого фильма. Люди плакали, висли друг у друга на шее, что-то говорили на прощание, но я не слышал их голосов. Я видел только лица: старики, женщины, дети, убитые горем, садились в теплушки и из окон, сквозь проволоку, тянули руки, навсегда прощаясь с родиной. И надо всем этим человеческим горем гудели Кремлевские куранты.
И тут я увидел бабтю. Она шла в окружении двух энкавэдистов. У нее не было вещей. Никто ее не провожал. Она держала в руках икону Божьей Матери и гордо шла на эшафот.
Я закричал: "Ба-ба!.. Ба-ба!.. Ба-а-ба!.."
Я видел, как она повернулась в мою сторону. Я стал расталкивать людей, пытаясь пробраться к перрону, кричал, но гул курантов глушил меня.
"Это я, баба... Это я... я... я..."
Ее гордый, независимый вид наводил страх на солдат. Она не плакала, она шла с Богом! У вагона двое энкавэдистов попытались вырвать из ее рук икону Божьей Матери, но не смогли, только обозлились и силой запихнули бабтю в телятник.
Я (рыдая). Ба-ба! Это я... Это я, ба-а-ба-а... я...
За колючей проволокой появился Лик Божьей Матери. И все! Поезд тронулся. Все смешалось: бой курантов, крики, плач, слезы. Поплыла над головами людей Божья Матерь...
Я обогнул станцию Барановичи-Полесские и побежал рядом с уходящим поездом. Сколько я бежал, столько на меня смотрел Лик Божьей Матери... Но сколько я мог пробежать? Обессилевший, упал на землю, вцепился в нее руками и зашелся в рыданиях... Далеким эхом отдавался бой Кремлевских курантов...
Я стоял в центре Вацлавской площади Праги и не мог сдвинуться с места. Очнулся — ко мне подошел человек в черном костюме, белой рубашке и черном галстуке. Долго и пристально смотрел на меня.
— Вам нравится реклама вашего фильма? — спросил он.
— Я первый раз вижу рекламу своего фильма за границей, — ответил я.
— Вы обиделись?
— Я же сказал: мне все понятно...
Какое-то время мы молчали.
— Чехи никогда не забудут нам 68-й! — вдруг сказал мне мой соотечественник.— Не забудут наши танки... Вы в этом сами убедитесь!
Мне казалось, что он меня провоцирует.
— В чем я могу убедиться?
— Я в Праге уже несколько лет... Выросло новое поколение после 68-го. А люди не могут забыть... Они обрадовались нашей перестройке, для них это выход...
— Какой выход? — спросил я.
— Неужели вы не понимаете?
Он опять долго и пристально смотрел на меня.
— Не понимаю...
Мы молча шли к Дому культуры советского посольства в Праге.
— Вы сделали честный фильм, — сказал по дороге мой соотечественник. — Но ваша правда никому не нужна! Особенно за границей! Здесь иначе воспринимают нашу жизнь. Западу не нужны наши страсти! Мы выглядим для них дикарями!
— Что поделаешь, это наша жизнь! Не мы ее придумали! Ее прожили наши родители!
— Да-да...
Он опять пристально посмотрел на меня.
— Вы в школе хорошо учились?
— Двоечник...
— С первого класса?
— С пятого по десятый...
— Вот-вот... Двоечники страдают комплексом честности, у отличников этого комплекса нет, потому что им приходится ловчить...
Меня не оставляло чувство, что меня провоцируют.
— Я хочу вас предупредить... О том, что фильм сняли с экрана, знает вся Прага. В прессе появились сообщения, что фильм был закрыт Лигачевым, но открыт Горбачевым. Михаил Сергеевич очень популярен в Чехословакии. Поэтому всякое может произойти в зале. Будьте осторожны! Просмотр состоится по просьбе творческой интеллигенции Праги. Посольство пошло на этот шаг, чтобы не обострять обстановку. Встречу будет вести секретарь партийной организации посольства. Поэтому вас и пригласили в горком!
Он оказался прав. Зал Дома культуры был забит до отказа. Собрались писатели, журналисты, кинематографисты, представители общественных организаций. Мы с Григорьевым выступили перед началом показа и пошли в фойе пить пиво. А в зале осталась только Татьяна Догилева, подруга Нины Руслановой, чтобы посмотреть фильм.
— Меня предупредили,— сказал я Жене,— в зале собралась вся творческая элита Праги. Возможны неожиданности...
— Кто предупредил?
— Кто встречал!
— Пошел он... Я не первый раз в Праге, и всегда он говорил одно и то же! Гэбэшник! Сегодня они отменили картину, а завтра выгонят из страны! Притом не чехи выгонят — свои!
С первого дня нашего знакомства я люблю этого человека! Честного, талантливого, высокопорядочного русского человека. По сей день он является для меня образцом нации. Я счастлив, что лучшие свои фильмы сделал в содружестве с этим замечательным драматургом. Со студенческих лет зачитывался его сценариями и никогда не думал, что наши пути переплетутся и мы вместе снимем три фильма! Сколько замечательных дней и ночей мы провели с ним в Минске и Москве! Я всегда называл его старшим братом. Он уважаемый человек у всех кинематографистов страны, уважаем в моем доме — Лилей, Анжелой. Я благодарю Господа Бога, что Он послал мне этого человека! Анализируя прожитые годы, я пришел к выводу, что судьба свела меня с лучшими людьми: Короткевич, Быков, Григорьев, Петренко, Ульянов. Какие имена в нашем искусстве! Знакомства только с одним из них хватило бы на всю жизнь, а тут созвездие! Одна у Григорьева была слабость - водка, погубившая многие таланты в России! Каждый раз, начиная новый фильм, я кодировал его в Минске, и мы приступали к работе.