И было потрясающее начало, придуманное Григорьевым. Оно вязалось с придуманным мною концом фильма. Оно завораживало:
"...Музыка — скрипка...
Воображение в дымке, похоже и не похоже на реальность, будто вспоминаем, как это было... И было ли это?..
Это было! Было! Было!
Был — дом! Жили люди! Была жизнь!
Первые вступительные кадры фильма должны быть похожи на фотокартины для этнографического музея. Они есть в каждом доме, в каждой советской семье, в семейном альбоме тех, у кого есть Память, кто помнит не только собственные прожитые дни и прожитые годы, но кто хранит в своей памяти живую жизнь своих близких — родителей, дедов, предков... Для кого история своего народа — своя собственная судьба!
Человек с памятью — это человек, который помнит о прошлом и думает о будущем! Который может созидать сегодня! И раз мы живем, мы помним!
Итак... Был дом, усадьба..."
Какое прекрасное начало и какой прекрасный финал! Это было записано в сценарии, но не было снято. Я никогда не прощу себе этот компромисс! Это начало и финал я использую в другом фильме. Тогда от этого финала отказался Быков.
— Фильм силен своей простотой,— сказал мне после просмотра материала Василь Владимирович.— Космос потянет на обобщение. Это будет неправильно. Обобщение в духе героев есть. Не надо!
— Это кино...— упирался я.— Финал требует обобщения!
— Потратите много усилий с космосом. Как его снять?
— Я найду кадры у Климука. Я уже договорился с ним. Я отберу лучшие кадры. Хутор и пламя введем в хронику космоса комбинированным способом. Будет здорово! И на всем этом — голос Степаниды...
— Еще чего придумаете!..
Быков упирался. Очень сожалею сегодня об этом. Или я плохо ему объяснил, или он не хотел такого явного вмешательства в его литературу, хотя Женя Григорьев перелопатил ее основательно. Сценарий в корне отличался от повести. Я буду жалеть на фестивале в Югославии, в поездках по стране... Я буду кусать локти, что прислушался к Быкову. Тут он был не прав! То, что может кино, не может литература! Это будет уроком для меня! Какой бы ни был замечательный автор, какую бы классную литературу он ни написал — это еще не кино. И тут хозяином должен быть режиссер. Он, и только он, хозяин экрана. Не автор, не оператор, не художник — режиссер. И тем более не чиновник.
Что бы ни говорили коллеги о моем режиссерском диктате, но когда заканчивается фильм, режиссер остается с ним один на один. Это удивительное чувство! Девять месяцев прошло, и вот-вот начнутся роды. Ты один с картиной. Вроде начинали все вместе, так хорошо работали, была большая группа, а уже никого нет, все на других картинах. Все ждут! Вся студия замирает в ожидании. Особенно коллеги. Все ждут, что ты родишь! Урода или красавицу? В эти минуты я прислушиваюсь только к себе. Я никому не верю, мне не нужны ничьи советы, потому что никто, кроме меня, не знает, что я хочу сделать. Это ожидание — страшная вещь! К этому надо привыкнуть. И вот тут прав Быков, говоря о характере. На этом этапе — как нигде! — необходим режиссеру характер, потому что много советчиков, у каждого свое ощущение материала фильма, свои вкусы, которые как правило не сходятся с твоими. У тебя свой стиль, плохой или хороший, но твой! Да, повторяются ошибки! В большей или меньшей степени, но повторяются! Вот и сегодня, приступая к новому фильму, уже "наевшись"этих ошибок, думаешь, как от них застраховаться. Но они неминуемо будут! Не эти — другие, но будут! Я пытался их заранее просчитывать, но как их просчитать?..
"Наш бронепоезд"
Судьба шла навстречу мне и подарила замечательный сценарий Евгения Григорьева "Наш бронепоезд", запрещенный Госкино СССР и много лет пролежавший на полке. Женя уже не верил, что его поставят, у него не сохранилось даже экземпляра. Помню, собирали по страницам, лист к листу, сцена к сцене...
— Это лучший мой сценарий! Я об этом говорил Андрону Кончаловскому, когда начинали снимать "Романс о влюбленных",— сказал Женя.— Это судьба моей страны, как "Знак беды", а "Романс..." — это эпическая история любви. Я думал, что уже после моей смерти поставят по нему фильм! Я верю в тебя! Мне понравилось, как мы работали на "Знаке беды". Хороший фильм сделали! А главное — не дали испортить! Это главное! Тут ты проявил характер! Я ценю это!
Он с трудом сдерживал себя.
— Многие хотели в Москве поставить, а будешь ставить ты! В Белоруссии! Не подведи!
— Постараюсь...
Он стоял на кухне с заплаканными глазами.
— Выпьем?
— Давай!
Мы выпили. Долго молчали.
— Романов слышать не хотел о сценарии! Сами зачитывались, передавали друзьям, знакомым, по Москве легенды ходили, а запустить в производство боялись... Я его написал за две недели! Это было в годы оттепели, как мы теперь называем. XX съезд! Хрущев разоблачил Сталина. Страна вздохнула. Начались реформы. Если мы это снимем — откроем запрещенную тему сталинских лагерей. Об этом еще никто не снимал! Ты будешь первым!