Я уже давно стою здесь под рев неформалов, надеясь, что Анжелка появится от ВТО, но она появилась неожиданно со стороны "Известий", из метро.
— Прости, папочка! Я только что со сценречи!
— Ничего.
— Ты долго меня ждал?
Я посмотрел на часы — двадцать пять минут.
— Прости...
У ревущей толпы мы задержались.
— Долой КГБ! Долой КПСС! — продолжала скандировать толпа.— Долой СССР! Да здравствует свободная Россия!
— Чей это флаг? — спросила Анжелка.
— Андреевский! — ответил сосед по толпе. Он был настолько удивлен вопросом, что, мне показалось, оскорбился.— Это флаг России!
— Пошли! Могут побить! - сказал я дочери, и мы пошли в глубь толпы.
— Знаешь, пап,— призналась вдруг Анжелка,— я так хотела бы быть среди них!
— Будь!
— Вон там, на трибуне. Видишь? Где флаг?
Такого поворота нашей встречи я не ожидал.
— Вершинин с нашего курса, Сашка Вершинин, так он в "Памяти"! Все время говорит: "Я по глазам твоим вижу — ты наша!"
— Это опасно!
— Я понимаю...
Мы помолчали, слушая рев тысячной толпы.
— У нас половина училища в "Памяти".— У нее горели глаза.— Он мне говорит: они все захватили! Все газеты, журналы! Из наших осталось только два — "Наш современник" и "Москва".
— Еще "Молодая гвардия".
— Да, да, еще "Молодая гвардия". Ты откуда знаешь?
— Все знают!
Троллейбусом мы доезжаем до Васильевской и в Доме кино терпим фиаско — в ресторане свободных мест нет. Пошли в буфет: пили сок, кофе... И там, при свете ночных фонарей, я увидел ее усталые глаза. Постепенно, пока мы говорили, она приходила в себя. Из печальной, усталой молодой женщины моя дочь опять превратилась в того необузданного ребенка, которого мы с матерью вырастили и пустили в свет.
Она перепрыгивала темы разговоров, как в детстве перепрыгивают через лужи после обильного дождя. Ей давно хотелось такого общения. Я видел, чувствовал и понимал, что ее радость, ее прыжки через лужи нельзя разрушать, это можно только поддерживать. Но боже упаси наступить на больное.
— Одного не пойму, зачем было выходить замуж? Это тебе надо было?
— Папа!
Она натянулась, как струна.
— Что "папа"? Нельзя было подождать до весны?
— Нет!
Но это "нет" уже совсем другое, чем было когда-то.
— Ты довольна жизнью?
Молчание.
— Им?
— Мне все равно.
Я спрашивал, а в памяти напутствие Лили: "Не терзай девочку! Поласковее с ней!"
— Как ты считаешь — так и делай! Тебе жить — не нам!
— Вот именно! И давай закроем тему!
"Да, брат! — сказал бы Женя Григорьев.— Дочь у тебя — палец в рот не клади. Раз — и откусит!"
— Самое главное — мастерство! — Видимо, из меня никогда не выдолбить административно-командной системы, я опять принимаюсь за опостылевшие ей отцовские советы. — Не пропускай занятий! Учителям в рот смотри! Помни: в нашем с тобой деле все определяет труд!
— Возьми мне еще соку, пожалуйста!
Это она уходит от разговора.
— Иди бери.
Она идет, я смотрю на нее, и мое сердце обливается слезами.
Все было: дом, квартира, три курса режиссерского факультета Белорусской академии искусств, отец, мать, перина, обута, одета, и все в тартарары: в Москву, в артистки, в общагу, на сухой паек, потом замужество, квартира по найму и как результат — равнодушие и усталость. И все это в двадцать один год.
— Когда мы сюда опять придем?
Она возвращается, садится рядом.
— В следующий мой приезд.
Она проводила меня на троллейбус, чмокнула, взмахнула рукой и удалилась. Еще раз оглянулась — это я уже видел из окна троллейбуса,— опять взмахнула — раз, другой, и скрылась в темноте улицы Горького.
Я ехал по ночной Москве, и ничто меня не трогало: ни знакомые остановки, ни метро, ни автобус, которым я добирался до гостиницы. Одно будило мою память, щемило сердце — моя дочь с ее будущим, мое единственное создание, мой лучший фильм, завоевавший все "Оскары".
— Долой КПСС! Долой КГБ! Да здравствует свободная Россия!
Ночная Москва была забита народом. Немецкая эйфория по поводу объединения Германии была схожа с нашей — все пытались освободиться от коммунистического ига.
Европа дружно скандировала:
— Долой КПСС! Долой коммунизм!
Перестройка была в разгаре.
29.01.1990. Понедельник
Григорьев придумал грандиозный сюжет: бедные советские артисты организовали кооператив "Политбюро", ездят по стране, представляя исторические личности СССР: Сталина, Хрущева, Брежнева и Чапаева. Их преследуют рэкетиры. И когда "Сталин" отказывается отдать им часть заработанного, они убивают всех, а потом сжигают вместе с домом, где они скрывались. В финале образ горящей страны.