Он опять помолчал.
— Нет, брат, тут есть над чем голову поломать! Ты зря нервничаешь! И все это в жанре комедии! Все должно быть очень легко! Это, скорее, трагикомедия! Я уже вижу весь фильм! Осталось записать, найти нюансы, детали! Не так просто решить — какой сценарий их спектакля! Что делают на сцене Сталин, Хрущев и Брежнев? С Чапаевым можно разобраться. Он шут! И все время на поддаче! Но Сталин — представить не могу!
— Я хочу ввести хронику.
— Сталинскую?
— Да! Ее же валом в архиве!
— Не скажи... Это не наш пятнистый! Сталин не любил сниматься! В его кабинете ни одного журналиста не было, не то что камеры! Это из Брежнева сериалы лепить можно, а Сталин не любил показухи! Я был в архиве, мне показали документы переписи вещей, оставшихся после его смерти! Один маршальский костюм, сапоги, ботинки, носки б/у, кальсоны, сорочка и бритва! Все! А у них — дворцы! Раиса Максимовна, поди, спит на бриллиантах! А у него — ничего!
— Почему кальсоны, сорочка? Вся страна!
— А у этого что, не страна?
Женя начинал нервничать.
— Он уже предал ее! ЦРУ предал! Почему ему премии дают, в гости зовут? Это еще только начало! Вот демократы придут! Это почище рэкета в фильме будет! Те ничего не пожалеют! Все пойдет на распродажу! Будут хапать! Они теперь нищие, а захочется покушать! Вот и будут страну жрать!
— Когда это будет?!
— Нутром чую, что скоро! При нашей с тобой жизни! Они хуже коммунистов будут! Эти себе берут, но и про народ не забывают! А те о себе только думать будут! Всё разворуют! Всё сожрут!
Он сел на кровать, и мы долго молчали.
Я еще не знал тогда, что все мои душевные затраты в период работы над сценарием и в период съемок в Гродно окупятся с лихвой. Мы еще раз приедем с Женей в Матвеевское и опять ничего не напишем. Позже я запру его в театральном Доме творчества в Острошицком Городке, что под Минском. И он станет выдавать в день по сцене. Будем дописывать и переписывать на съемочной площадке, менять многие реплики в период озвучания. Этой работе будет отдано три года жизни.
Минск встретил меня митингами и манифестациями Белорусского народного фронта. Такое я уже видел в Берлине, Москве, Кишиневе, Ленинграде и теперь дома. На всех площадях столицы мой бывший однокурсник, несостоявшийся актер Зенон Позняк кричал: "Долой КПСС! Долой КГБ! Живе Беларусь!" Массы кричали в ответ: "Долой КПСС! Живе Беларусь!"
Помню эйфорию в Красном костеле, когда в нашем Доме кино собралась вся интеллигенция Минска: академики, писатели, ученые, художники, артисты. Василь Быков объявил о создании Белорусского народного фронта. Что творилось в зале! Мы стояли в последнем ряду: я, Леша Дударев и Володя Некляев. Зал ревел от восторга. Казалось, не будет конца аплодисментам. Такое нельзя забыть. Все думали: всё, начнется новая жизнь! В зале висели бело-красно-белые флаги. Потом этот флаг повесили по всей стране. Потом его с позором сняли, и кончилась эйфория...
Я помню митинги на площади Независимости, когда Зенон призывал вешать коммунистов. Мой сосед вздрагивал и оглядывался по сторонам. И не он один! Народ хотел свободы и независимости, но в душе был страх — страх перед прошлым и будущим. У каждого в доме лежал если не партийный, так уж комсомольский билет точно. И когда Зенон призывал вешать коммунистов, людей охватывал страх. Они уже пережили это. Они слышали эти фразы! Их отцы и деды за эти слова гнили в Сибири.
Помню первые демократические выборы. Студией "Беларусьфильм" на конкурсной, или, как говорили, на альтернативной, основе тайным голосованием меня выбрали кандидатом в народные депутаты БССР. Слава Богу, у меня хватило ума сойти с депутатского марафона, убедившись, что не мое это дело, я художник и должен заниматься искусством.
Я помню, как шли с гаечными ключами в руках рабочие минских заводов. Было страшно. Они шли на площадь Ленина молча, без позняковских воплей и криков. От их движения у власти рождался страх. Вот где истинная сила! Этого забыть нельзя, как нельзя забыть и "Чернобыльский шлях" весной 1996-го, перевернутые на улицах машины, кровь на лицах людей, щиты и дубинки новой власти.
На митингах и шествиях у меня родилось много сцен для будущего фильма. Как губка, я впитывал все, что слышал и видел. Делал раскадровки, выписывал услышанные в толпе реплики, монтировал на бумаге блоки будущего фильма. Ни к одному фильму так не готовился, как к "Кооперативу “Политбюро”". Он завершал трилогию о судьбе страны: "Знак беды", "Наш бронепоезд" и "Кооператив “Политбюро”". Три фильма — и вся история страны. Три фильма — и вся моя жизнь. Но последний еще предстояло снять, еще не был утвержден сценарий ни студией, ни Министерством культуры БССР, ни Госкино СССР.