Мы закрылись.
Предстояло снять самую тяжелую сцену в театре — встречу народа со Сталиным. Я уже снял Хрущева, Брежнева, Чапаева. Сознательно оставил эту сцену на финал.
Народу пришло — тьма-тьмущая! Все, кто снимался, привели своих знакомых, знакомые — своих знакомых, привели своих знакомых знакомые этих знакомых, — такого зала этот театр за всю свою историю не видел. Сидели отставники всех родов войск в золотых погонах, с орденами и медалями. Все хотели видеть и слышать Сталина.
— Сегодня перед вами выступит товарищ Сталин,— сказал я собравшимся в зале.— Прошу встретить Иосифа Виссарионовича так, как бы вы хотели его встретить. Естественно, что кто-то из вас не любит Сталина, что кто-то не хотел бы его приветствовать. Можете проявлять свои чувства к Сталину такими, какие они у вас есть. А теперь прошу всех на тридцать минут оставить зал. Мы должны подготовиться к встрече с Иосифом Виссарионовичем.
Все дружно вышли. Мы закрыли двери и вместе с оператором Сергеем Мачильским прошлись по мизансцене с Петренко. Потом позвали Лешу и прошли вместе с ним. Я все показал ему: где надо остановиться, где повернуться, на чем заканчивается сцена.
- Снимаем один дубль, — сказал я Петренко.
- Понял!
Отвел его в глубь сцены.
- Пойдем естественным путем. Ни на какую провокацию в зале не отзываться. Я верю в тебя. В этой сцене я тебе не помощник Другого дубля не будет. Такое бывает раз в жизни!
Как и положено в театре — дали три звонка.
- Дорогие товарищи! — обратился я к залу по радио.— Сейчас перед вами выступит вождь всего советского народа — наш дорогой и любимый Иосиф Виссарионович Сталин. Встречайте!
Петренко-Сталин стоял у кулис и ждал моей команды. Я видел как в зале погас свет и наступила гнетущая тишина. Выждал паузу, сказал Мачильскому: "Мотор!" — и тронул Петренко за плечо: "Начинай!"
Петренко перекрестился и сделал первый шаг на сцену, пошел из глубины к авансцене, к народу, там остановился и замер. По монитору я понял, что Леша растерялся, увидев переполненный зал.
И вдруг кто-то крикнул:
— Да здравствует товарищ Сталин!
И началось!
Люди вскочили с мест, начались овации, многие бросились к рампе сцены. Петренко сообразил: поднял руку и, словно дирижерской палочкой, остановил беснующуюся публику одним движением.
Наступила тишина.
"Разогретая" публика ждала.
— Братья и сестры! — обратился Петренко к народу.
И сделал паузу.
— Друзья мои!
И тут кто-то бросился на сцену, как на амбразуру, и закричал:
— Слава Сталину!
— Слава Сталину! — поддержал зал.
— Слава Сталину!
И третий раз:
— Слава...
По монитору я видел, как Петренко улыбнулся в свои сталинские усы, тронул их сталинской трубкой.
— Что, друзья, соскучились по товарищу Сталину?
— Соскучились! — завопила публика.
— Не можете без товарища Сталина?
— Не можем! — вскочил и закричал народ.
Петренко наслаждался, "купался" в роли: прошелся по сцене, потянул трубку...
— Некоторые хотят позабыть товарища Сталина, а другие не хотят забывать товарища Сталина. Вот что происходит на текущий момент. Почему не хотят или не могут забыть? Потому что на мертвого можно свалить все. И валят! Надо любить живого и ненавидеть мертвого. Тогда живая будет жизнь, хорошая будет жизнь. А мертвого любить или ненавидеть — мертвая жизнь! Так учит нас диалектика, так учат нас Маркс и Энгельс. Так учит нас революционная практика. Правильно я говорю?
Гром аплодисментов и рев зала:
— Ста-лин! Ста-лин! Ста-а-лин!
В ответ на рев публики Петренко по ступенькам спустился в зал, и тут началось то, что нельзя заранее написать в сценарии, придумать перед съемками — в едином порыве люди бросились к Сталину, целовали руки, лацканы пиджака, сапоги.
Я видел все это на мониторе, ждал развязки фантастической сцены.
— Ста-лин! Ста-лин! Ста-а-лин!
Развязку придумал Петренко.
Он слышал рев, видел безумные глаза и не мог двинуться с места. Масса не принадлежала себе, она принадлежала Идолу! Наступал момент осознания происходящего. И Петренко стал отступать. Но разве можно Идолу оставлять массу? Они бросились за ним, стали удерживать, целовать руки и ноги.
— Ста-лин! Ста-лин! Ста-а-лин!
За сценой его поймал продюсер, стал уговаривать вернуться к народу, а он бежал по длинному коридору, закрыв уши руками...
— Ста-лин! Ста-лин! Ста-а-лин!
Это все запечатлено на пленке, вошло в редакцию фильма. Это самая лучшая сцена в фильме. На фестивалях в Европе журналисты часто спрашивали: как снималась эта сцена?
Здесь дух нашего народа, наша история! Только наш народ мог поверить вымышленному Сталину, целовать его руки и ноги. Эта сцена — показательный пример актерской режиссуры, когда гений великого актера поворачивает весь фильм, поднимает его художественную планку.