— Еще не прошли! — сказал я.
— Прошли! Если что — до Горбачева доедем! Ни пуха!
Два пролета метро — и я на Старой площади Москвы. ЦК КПСС
— Спасибо, что приехали,— ласково встретил меня Егор Кузьмич. — Что будете: кофе, чай?
— Кофе.
Два года назад в Томске проходили Дни белорусской культуры. Я был в числе официальной делегации с фильмом "Возьму твою боль". События происходили зимой и были посвящены дате эвакуации театра имени Янки Купалы в Томск в годы войны. Это там состоялась премьера знаменитой "Павлинки", которая до сих пор не сходит со сцены театра. Мы приехали через несколько месяцев после выезда из города Е. К Лигачева, работавшего там первым секретарем обкома партии. Нам рассказывали, как люди плакали, когда его перевели в Москву. Об этом мне говорил мой друг по Щукинскому училищу, тогда главный режиссер областного театра Феликс Григорян, с которым мы работали в Казани.
И вот я сижу перед тем человеком, который не пропускал ни одной премьеры в Томском областном театре, болел за Сибирь, давал актерам звания, квартиры, добивался Государственной премии своему земляку Сергею Залыгину.
— Вы родом из Белоруссии? — это был первый вопрос Лигачева.
— Из Западной.
— Есть разница?
— Очень большая,— ответил я.— Там другие люди, другая психология. Сначала там были поляки, потом немцы, теперь Советы, как там говорят. У нас колхозы организовали только в 1950 году.
— Вы были в Сибири? — перевел разговор в другое русло Егор Кузьмич.
— В Томске.
— Давно?
— Два года назад. Там проводились Дни белорусской культуры.
— Я там работал.
— Я знаю. Мне много говорил о вас Феликс Григорян.
— И как там Сибирь?
— Я потрясен Сибирью! Тайгой! Людьми! Удивительной библиотекой, подаренной городу русскими благотворителями! Туда были сосланы декабристы. Туда приехали за ними жены!
— Туда были сосланы не только декабристы...
Егор Кузьмич пристально посмотрел на меня.
— Я знаю.
Мы помолчали.
— А я потрясен вашим фильмом! Мне доложили, что фильм получил все награды на престижном кинофестивале в Европе!
— Да. В Югославии.
— Я вас поздравляю!
— Спасибо.
Еще помолчали.
— Я действительно потрясен вашим фильмом. Мы его смотрели всем аппаратом ЦК. Прекрасные актеры. Кстати, Гарбук из вашего театра?
— Да!
— Прекрасный актер! Вернетесь в Минск, передайте ему мое поздравление! Гдe вы снимали фильм?
— Я все фильмы, Егор Кузьмич, снимаю дома, в своей деревне!
— Кто у вас там остался? Отец, мать?
— Мать.
Мы еще помолчали.
— Вы знаете, зачем я вас пригласил к себе?
— Знаю.
— Василь Быков написал прекрасное произведение. Комитет по Ленинским премиям в области литературы и искусства присудил ему самую высокую премию в нашей стране — Ленинскую премию! Но это произведение, как и любое, можно по-разному истолковать! Вы согласны со мной?
— Конечно.
— Так почему вы считаете, что правильно поняли Быкова?
— Это мое понимание...
— У нас понимание должно быть одно,— перебил Егор Кузьмич.— Правда истории должна соответствовать нашему пониманию. Вы согласны?
— Конечно! Правда искусства должна соответствовать правде жизни, а Василь Владимирович Быков, с моей точки зрения, написал правду!
— Но ваша правда не соответствует, повторяю, нашему пониманию истории. Да, были перегибы, но партия оценила это, наказала виновных.
Он говорил цитатами одного из быковских героев.
— Центральный Комитет считает, что вам, еще молодому режиссеру, необходимо внести коррективы в сцены коллективизации... Еще кофе?
— Спасибо.
— Центральный Комитет также считает, что в нынешнем виде фильм нельзя показывать широкой аудитории нашей страны. Госкино СССР совершило ошибку, рекомендовав фильм для участия в международном кинофестивале. Эту ошибку вы должны исправить.
- Как?
— Я не призываю вас к радикальным мерам. Фильм замечательный! Его нельзя уродовать, но некоторые слова, и особенно монолог героини о представителях Советской власти, необходимо сократить. Нас неправильно поймет наш народ. Я не призываю вас это делать сразу по приезде в Минск, подумайте, посоветуйтесь у себя в ЦК, в Институте партии. Вы еще молодой, вы талантливый режиссер, и нам хотелось бы, чтобы вы активно работали в будущем.
И все! Я петлял по огромным коридорам ЦК КПСС, не зная, как выйти. Наконец красная дорожка привела меня к выходу. Я долго шел по московским улицам. Хотелось поскорее уехать домой. Я так любил Москву, плакал, когда уезжал по распределению, казалось — не переживу. Кроме моей деревни и Москвы, у меня ничего не было. Я ничего не видел и не знал. Мой путь в жизни был один: Федюки — Москва. Я так хотел остаться в Москве по окончании учебы, но у меня не было московской прописки. Меня любили педагоги, я был одним из лучших студентов, старостой курса, у меня так все хорошо получалось по специальности. Мне все давалось легко, не требовалось никаких особых затрат, я параллельно со Щукинским училищем учился в Литературном институте. Меня принимал сам Паустовский. Я с детства писал, но потом бросил, не понимая, что и этот опыт пригодится мне в кино. Мой Ангел вел меня по белу свету, открывая все двери. И вот я шел, как побитая собака, по когда-то любимой Москве, а в голове, под звон Кремлевских курантов, оживало прошлое.