Пока обмывали лежавшую без сознания Робин, Мунго вместе с Гарри Меллоу сидел на веранде дома. Затем Мунго пересел на табурет у кровати и отослал женщин отдыхать.
— Я позову вас, если понадобится. — Он поставил фонарь на пол, чтобы тусклый свет не беспокоил больную.
Болезнь продолжала разрушать кровяные тельца, и ночью Робин медленно угасала. К рассвету она выглядела так, словно злобный вампир высосал из нее всю кровь. Мунго знал, что жена умирает, и взял ее за руку. Робин даже не шевельнулась.
Шорох за спиной заставил Мунго оглянуться: в дверях стоял Роберт. Ветхая, залатанная ночная рубашка была маловата мальчику в плечах, из-под короткого подола сверкали голые колени. Густые спутанные кудри падали на широкий лоб, сонные глазенки смотрели не мигая.
Понимая, что любое движение заставит малыша броситься прочь, точно спугнутого дикого зверька, Мунго замер. Через пару минут мальчик перевел взгляд на мать, и в его глазах впервые промелькнуло какое-то осознанное выражение. Осторожно, шаг за шагом, он подошел к постели и нерешительно протянул руку к материнской щеке. Робин открыла глаза — их уже затянула пелена, они слепо смотрели в темные глубины беспамятства.
— Мама, — сказал Роберт. — Мамочка, пожалуйста, не умирай.
Робин повела глазами из стороны в сторону, и каким-то чудом ее взгляд сфокусировался на лице сына. Она хотела поднять руку, но мускулы лишь дернулись и снова расслабились.
— Послушай, если ты умрешь… — жестко заговорил Мунго, и Робин посмотрела на него. — Если ты умрешь, — намеренно повторил он, — то я заберу ребенка.
По ее лицу Мунго понял, что жена его узнала и поняла сказанное: глаза Робин вспыхнули гневом, она изо всех сил попыталась что-то сказать.
— Никогда! — прочитал он беззвучное слово на ее губах.
— Тогда живи! — подзадорил Мунго. — Не вздумай помирать!
И Робин вновь начала бороться за жизнь.
Силы больной то таяли, то прибывали под ужасными наплывами лихорадки, горячка сменялась ледяным ознобом, мучительное забытье следовало за обильным потением. Временами она впадала в беспамятство, ее преследовали видения и демоны прошлого. Иногда она видела Мунго Сент-Джона на мостике великолепного клипера «Гурон» в те давние времена, когда самой Робин было чуть больше двадцати.
— Какой красавец! — шептала она. — Какой дьявольски привлекательный мужчина!
Потом она ненадолго приходила в себя. Лихорадка усиливала ее гнев, и Мунго никак не удавалось успокоить больную.
— Ты убил его! Ты убил святого человека… — Едва слышный голос Робин дрожал от ярости. — Ты послал его на другой берег, зная, что там ждут отряды матабеле. Этим ты убил моего мужа — все равно что своими руками воткнул ассегай в его сердце!
Затем ее настроение снова менялось.
— Ради бога, оставь меня наконец в покое! — умоляла она так тихо, что Мунго приходилось склоняться как можно ниже, прислушиваясь к словам. — Ты ведь знаешь, я не могу тебе сопротивляться, хотя ты воплощение всего, что противно мне и Всевышнему, всего, что ненавистно мне и потерянному народу, который остался без вождя и был отдан на мое попечение.
— Пей! — велел Мунго. — Тебе нужно пить.
Она слабо отбивалась от прижатого к губам кувшина.
Потом болезнь вновь брала верх, унося Робин в миражи лихорадки и горячечного бреда. Так проходили дни и ночи. Мунго потерял счет времени. Иногда он внезапно просыпался — на часах за полночь, возле кровати на стуле спит Лиззи или Вики. Преодолевая усталость, Мунго вставал и заставлял Робин немного попить.
— Пей! — шептал он. — Пей, или умрешь.
Однажды Мунго проснулся на рассвете и увидел стоящего рядом Роберта. Едва отец открыл глаза, мальчик метнулся прочь. Сент-Джон окликнул сына, и Робин яростно прошипела:
— Ты никогда его не получишь! Никогда!
В полдень, когда бледная Робин лежала, отдыхая между приступами лихорадки, Мунго порой удавалось поспать пару часов в дальнем конце веранды, пока не разбудят Джуба или близнецы со словами: «Опять началось!»
Тогда он поспешно возвращался к постели больной, уговаривая ее не впадать в беспамятство и заставляя продолжать борьбу за жизнь.
Сидя у постели Робин, измотанный и осунувшийся Мунго иногда сам себе удивлялся. В его жизни были десятки женщин, причем гораздо красивее этой. Он прекрасно сознавал, что обладает странной способностью покорять любую женщину, но почему-то выбрал именно эту — ту, которая никогда не будет ему принадлежать. Ту, которая ненавидела его так же яростно, как и любила; ту, которая зачала от него сына в порыве безумной страсти, а теперь решительно не подпускала отца к ребенку. Робин потребовала, чтобы Мунго женился на ней, и в то же время категорически отказалась исполнять супружеские обязанности и вообще не терпела присутствия мужа, разве что когда была слишком слаба, чтобы отбиваться, и в тех редких случаях, когда похоть оказывалась сильнее отвращения и укоров совести.