Когда бедную женщину выносили, все ее ученицы выстроились вдоль стен и провожали жалобным молчанием и тихими всхлипываниями свою наставницу, можно сказать мать.
После этого кабинет закрыли, выставили городового охранять. Георгий Федорович все пытался отправить и меня домой, но я уперлась. Останусь, может смогу чем-то помочь, тем более что у меня на руках беспрерывно рыдала бедная Рахиль, бывшая ученица, а сейчас правая рука, управляющей. Но девочек надо отправить домой, а я никак не могла избавиться от плачущей женщины, она упала мне на колени и рыдала, всхлипывая и вытираясь моей юбкой. Выручил, как всегда, верный Иван, он пробился сквозь заслон из полицейских, растерянных девиц и утративших над ними контроль наставниц, нашел меня в соседней с кабинетом, приемной, маленькой комнатушке, служившей рабочим местом для Рахиль. Удивленно окинув взглядом чудную картину, спросил
- Может, пани, я отвезу, панянок, домой, а то они волнуются, просил их оставаться в карете, но они хотят к Вам
Но тут в комнату ввалились две запыхавшиеся, раскрасневшиеся девицы, отчаянно отбивавшиеся от городового безуспешно пытавшего остановить маленьких фурий
- Не велено никого, пускать, не велено, тут этот верзила влез и еще вы – безуспешно толковал городовой
- Отпустите, здесь наша мама, мам скажи, что бы отпустил
-Ой, ах вы, вашу… - и заметив меня, представитель власти резко умолк, правой ногой потирая левую, на нее наступила острым каблучкам Лиза
-Мама, что случилось, правда, Еву Адамовну убили, ой, бедная Рахиль – Ирочка подошла поближе и погладила по спине несчастную женщину
- Да, она умерла, но убили ли неизвестно, может, просто, сердечный приступ, она болела и это всем известно. А вы все-таки заслужили хорошую порку, жаль только у меня это вряд ли получится, но дополнительные занятия французским я вам гарантирую, совсем разленились, каникулы у них – кто его знает, почему меня понесло в сторону, может от нервов, но девочки удивленно округлили глаза, а городовой пробормотал
- Французским, да этим гарпиям по шее надо хорошенько надавать – девочки разом обернулись и городовой, быстренько исчез, от греха подальше
Иван, молча, ждал распоряжений. Я вздохнула, и устало произнесла
-Езжайте домой, приеду все расскажу подробно, а сейчас езжайте. Иван ты за мной не возвращайся, доберусь сама.
- Мама, но…
- Не надо ничего говорить, езжайте, тетя дома волнуется
Окинув меня понимающим взглядом, девочки повернулись и ушли без лишних слов, следом за ними вышел Иван. Я осталась одна, с всхлипывавшей, Рахиль. Очевидно, она выплакала большую часть слез, наши разговоры, вернули ее к действительности, резко выпрямившись, Рахиль, размазала руками по красному, опухшему лицу оставшиеся слезы, и твердо заявила
-Надо взять себя в руки, надо навести порядок, Ева Адамовна хотела бы этого
Ну почему мы всегда уверены, что точно знаем, чего хотел бы покойный? Может всеобщая растерянность и откровенное горе ее воспитанниц, наоборот вызвали бы теплые чувства у Евы Адамовны, ведь это доказывало, что ее любили и уважали? Рахиль, встала, постояла, покачиваясь, и вышла за дверь, думаю, она не знала, что будет делать дальше, но деятельность, любая, лучше, чем сидеть, сложа руки и упиваться своим горем. Я тоже встала, расправила смятые и мокрые от слез юбки, подошла к окну. На меня разом навалилась усталость. Вспомнила, почему-то Мишу, прошло три года, тяжелое чувство потери притупилось, откровенное горе отошло, но осталась печаль и непреодолимое чувство утраты, одиночества. Вдруг, стало, очень жаль себя, слезы сами собой покатились по щекам, через минуту уже я горько всхлипывала.
На мое плечо опустилась рука, я резко обернулась и уперлась в мужскую грудь, его руки обняли мои плечи, гладили по спине, от этого я разрыдалась еще сильнее. Уткнувшись носом в сюртук, обливала его слезами, вдыхая, забытый уже запах мужчины. Он гладил мои волосы и мягко шептал на ушко
-Тише, Настенька, все прошло, милая, все хорошо – нежные слова вызвали новый приступ судорожных рыданий, я вцепилась двумя руками в лацканы пиджака, как будто он мог сбежать. Чувствуя легкие прикосновения губ к волосам, щекам, шее, тихо всхлипывала, принимая ласку как должное.
Раздался скрип дверей, и голос Семена Михайловича вернул нас к действительности
-Гриша, о, простите, э, я буду, там, э, в кабинете – последние слова раздались из-за закрывшихся, поспешно, дверей
Мне не хотелось отстраняться и поднимать голову, чудесные минуты тихо уплыли, пришло чувство неловкости, но кажется, оно овладело мной одной, потому что меня не оттолкнули, а прижали еще крепче. Он мягко вложил в мои руки платок, погладив по голове, пока я сморкалась и вытирала слезы, уже обычным своим насмешливым тоном произнес
-Семен всегда является не во время. Ты успокоилась? Все уже хорошо милая?
-Хорошо. На ты? Мой муж только через два года стал так ко мне обращаться – я не поднимала глаз, снова высморкалась
-Ну, если Вы не против, Анастасия Павловна, может, наедине, мы будем просто Настей и Гришей – насмешливость тона, не соответствовала нежности действий, он мягко отобрал у меня мокрый, скомканный, платок, запихнул его во внутренний карман, осторожно провел рукой под моими глазами, вытирая оставшуюся соленую влагу, и неожиданно легонько, прикоснулся губами к моим губам.
Я остолбенела и совершенно растерялась, но легкие отрывистые прикосновения губ пробудили в моем теле, до сих пор спавшие крепким сном, чувства, разум отступил перед всепоглощающим желанием близости.
Мое тело жило собственной жизнью, оно само прижалось к его телу, насколько позволяли доспехи из шерсти, шелка и батиста. Руки сами обняли его шею и гладили короткие, вьющиеся волосы. Губы сами открылись. Глубокий, чувственный поцелуй затянул и понес вихрем куда-то далеко от окружающей суеты, мы остались одни в целом мире, но это одиночество, казалось счастьем.
К сожалению, то, что хочется растянуть до бесконечности, длится считанные мгновения. Мы отстранились. Совершенно невпопад, я сказала
-Гриша, мне не нравится, Георгий звучит лучше – наконец, подняла на него глаза и встретилась со знакомым насмешливым взглядом, к которому теперь примешивалась нежность – я тебе нравлюсь? – Глупый вопрос, но он так и вертелся у меня на языке
- Разве не заметно?
- До сих пор не замечала
- Но мужчине не положено, открыто выражать свои чувства, тем более к мало знакомой женщине – он улыбнулся и снова погладил меня по голове
- Мог хотя бы намекнуть
- Я и намекнул – и он, снова, легонько коснулся губами моей щеки
- Да намек слишком красноречивый вышел и еще Семен Михайлович, так невпопад явился – я замялась, потом резко спросила – почему ты меня, ну, поцеловал? – теперь смотрела ему прямо в глаза
-Ты так горько плакала, захотелось утешить, дальше само собой все вышло
- Очень веское оправдание – само собой – мы вместе нервно рассмеялись. Раздался легкий стук и голос Семена Михайловича из-за двери
-Вы, э, можно войти