— Лестницы в Петербурге, Фрося, высокие. В четыре, в пять этажей.
— Я читала об этом. Только и представить себе не могу, как это дома в пять этажей могут стоять. Пять этажей! Это же уму непостижимо!
— Ну, Фрося, есть и повыше. Строят нынче и семь этажей, и восемь.
— И вы сами видели?
— Приходилось. И в Петербурге, и даже в Москве.
— Какой вы счастливый, Петр Алексеевич. Столько видали!
— Ну, как сказать.
— А вот я ничего не видела. В городе Якутске однажды была. Только и всего. А Петербург намного больше Якутска?
Петр рассмеялся:
— Это даже сравнить, Фрося, нельзя. По-настоящему Якутск разве город! Так, большое село. Вот что, Фрося, я попрошу вас. Не дадите ли вы мне книжку вашего Гаршина почитать? Я вам слово даю, что дня через два в целехоньком виде привезу ее.
— Да с радостью, Петр Алексеевич. Сделайте одолжение. Так вы приедете к нам?
— Дня через два, как сказал. Да еще привезу вам что-нибудь из своих книг. Не читали такую книгу писателя Чернышевского — «Что делать?»
— Читала. Она есть у меня.
— А роман Тургенева «Новь»?
— Слышала об этом романе. Да все его достать не могу.
— Ну вот, «Новь» я вам привезу. И еще что-нибудь.
— Спасибо вам, Петр Алексеевич. Сейчас принесу вам Гаршина.
Оставила его на несколько минут, вернулась с книжкой. Петр сунул книжку в карман.
— Вот, стало быть, будем с вами книгами обмениваться, Фрося.
Он встал. Она забеспокоилась: что же он, уже уезжать собирается? Так скоро?
— Посидели бы еще, Петр Алексеевич. Дед — он раньше чем часа через полтора не проснется. Он старенький у меня. Да вы знаете что, остались бы у нас ночевать. Переночевали бы, а завтра после завтрака и уехали бы. Право.
Он стал говорить, что никак не может — должен ехать сегодня. А вот приедет на днях, привезет книги, тогда можно и на ночь остаться.
— Поговорим с вами, Фрося.
— Да уж тут и говорить-то не с кем. Никто книг не читает. Никто не интересуется ничем, — вздохнула она.
— Может, проводите меня до края села?
— Я только матери скажу, что ухожу.
Во дворе Петр вывел коня из конюшни, Фрося отворила ворота, заперла их, когда вышли на улицу. Пошли не спеша рядышком, Петр вел коня за собой.
— Скучно вам здесь живется, Фрося?
— Да скучать не приходится. Я малых детей учу. Да за матерью ходить надо: она целые дни лежит, ногами болеет. Дед — молодцом, но ведь деду восемь десятков. Ну, и хозяйство домашнее все на мне — сготовить, да постирать, да убрать. Нет, скучать не приходится.
— Вы хорошая девушка, — вырвалось у Петра.
— Спасибо на добром слове.
На краю села распрощались. Петр поскакал к себе, Фрося повернула к дедовскому дому. Петр не останавливался в пути. В Жулейский наслег прискакал, когда солнце зашло.
Вечером начал читать, полночи читал. Какой писатель! Спасибо Фросе — открыла его для Петра. А ведь оттого и погиб, что задохнулся в чаду русской общественной жизни. Еще через день дочитал книгу. Думал о Фросе. Отобрал книги для нее. Не скажет ей, что дарит навсегда, что в последний раз у нее. Пусть на память о нем останутся.
Днем из Чурапчи приезжали двое покупать сено. Смотрели, одобрили, дали задаток. А еще через день Петр с книгами вновь отправился в Павловку. Фрося привезенным книгам обрадовалась, сердечно благодарила, сказала, что постарается быстро прочесть.
— Не торопитесь, — сказал он.
Петр обедал у них, потом вышел с Фросей погулять за село, рассказывал о себе, о книгах, которые читал, о своих знакомых, о девушках-фричах. Ночевать не остался. Под вечер стал прощаться: надо ехать, утром приедут из Чурапчи за сеном.
— Когда к нам опять? — спрашивала Фрося.
Отвечал уклончиво:
— Скоро. Вот как только сено свезут. Как управлюсь. При первой возможности.
— Так смотри, ждем, — говорил дед, провожая его за калитку.
Фрося — опять провожать Петра за околицу. Он крепко пожал ей руку: знал, что прощается навсегда.
— До свиданья, милая Фрося. — Мысленно сказал: «Прощай, славная девушка».
Теперь оставалось еще навестить Пекарского, пригласить к себе напоследок. Через день, дав коню отдохнуть, поехал к Пекарскому.
Еще не доехав до юрты его, увидел Пекарского на лугах: втроем с двумя якутами он скашивал сено, собирал в стога.
— Все еще косишь, Эдуард? Долго! А работаете втроем!
— А ты? Неужто уже откосился?
— Уже все. Да якут твой неправильно косит, — сказал Алексеев и взял косу из руки косца. — На, смотри, как мы, русские люди, косим!
Коса только позванивала в его руках, скошенная трава пласт за пластом ложилась у ног Петра.