— У нас почти пятьдесят минут, — спокойно заметила Софья Бардина, большелобая, с прямыми бровями, с тщательно уложенной прической.
Девушки вошли в квартиру и разбрелись по своим комнатам. Привели себя в порядок и отправились в ближайшую молочную «Гном» — в двух шагах от дома. Заняли два соседних мраморных столика, спросили себе кто молока с пирожками, кто сосисок с капустой, быстро поели и вышли на улицу. До редакции журнала «Вперед», вернее, до дома, где жил Петр Лаврович Лавров, редактор журнала, было ходу двадцать минут, и девушки пустились почти бегом по узким улочкам старого Цюриха среди мирно гуляющих горожан.
Слава богу, не опоздали. Редакцией называлась большая комната в квартире Лаврова, соседняя с его кабинетом. Здесь обычно работал его первый помощник Смирнов; стояло два стола, один у окна, другой под углом к нему, этажерка с журналами и газетами, книжный шкаф и стулья. В комнате набралось человек двадцать пять.
Вошел Лавров, едва фричи уселись все в ряд на длинной скамье. Он поклонился, как человек, хорошо знакомый с каждым из пришедших слушать его. Встречался с собравшимися уже не впервые.
Лаврову недавно исполнилось пятьдесят, и он выглядел человеком своего возраста. Густые усы закрывали всю верхнюю часть его рта, подбородок был чисто выбрит. Косой пробор на две неравные части делил его слегка волнистые волосы. Опущенные брови сообщали лицу выражение глубокой сосредоточенности. Огромный лоб был открыт. Широкий галстук под двубортным жилетом был повязан с изящной небрежностью и вместе с тем тщательно.
— Друзья, — сказал он, обратившись к публике. — Сегодня я испытываю некоторое смущение, потому что в прошлый раз вы просили меня поделиться с вами опытом моего личного участия в исторической Парижской Коммуне марта 1871 года. Смущение мое вызвано тем, что мне приходится говорить о себе самом, о моих работах. Это всегда ставит в неловкое положение говорящего. Но вам известно, что мне уже приходилось писать о роли критически мыслящей личности в истории общественного движения и в революции. Я уже рассказывал вам о том, что произошло в Париже в марте 1871 года, когда была провозглашена Коммуна. Я был, естественно, движим горячим сочувствием к Коммуне и поэтому счел необходимым обратиться к гражданам Франции от себя лично с письмом. Письмо это или обращение начиналось словами: «Граждане, я во Франции чужестранец, но я член Интернационала и полностью сочувствую социальному движению, представленному Парижской Коммуной».
Вы знаете, господа, что в феврале 1870 года я бежал из вологодской ссылки с помощью известного всем вам героического революционера Германа Лопатина. В начале марта того же года я прибыл в Париж. А в сентябре оказался свидетелем провозглашения Французской республики. Я видел, как революционная толпа срывала и топтала орлов империи, я был счастлив тем, что совершалось перед моими глазами во Франции, но мысли мои были обращены к нашей несчастной России, и во имя будущей революции в нашей стране я в меру своих сил и знаний отдался делу Коммуны.
Я познакомлю вас с текстом прокламации, начатой мною почти за два месяца до провозглашения Коммуны —15 января 1871 года. Написана она по-французски, но я переведу ее на русский язык, так как знаю, что не все здесь присутствующие хорошо им владеют. Прокламация частично введет вас в общий курс настроений, охвативших известную часть парижан в канун Коммуны.
Лавров не спеша извлек из внутреннего кармана пиджака сложенный вчетверо лист бумаги.
— Прокламация называется «За дело!». Я читаю ее: «За дело трудящихся! За дело, братья по Интернационалу! За дело! Ваше дело — это воцарение истины и справедливости. Ваше дело — это братство всех тружеников на земле. Ваше дело — это борьба до последнего против всех паразитов общества, против всех эксплуатирующих чужой труд…
Рабы боролись против господ, подчинявших их своей воле и награждавших лишь ударами. Подданные боролись против государей, против произвола и невежества, против безжалостных законов, объединяясь в кровопролитных восстаниях. Ученые боролись против отупляющей догматики религий, познавая постепенно вечные законы природы, ища понимания законов общественной жизни. Бедные боролись против богатых с дерзостью разбойников, с самоотверженностью нищих, с упорством батраков.
Настал день, когда над человечеством воссиял великий девиз французской республики «Свобода, равенство, братство». Это было много в условиях старого мира — мира рабства, иерархии, ненависти, но это была лишь заря царства истины и справедливости. Истинный смысл великого девиза французской республики оказалось возможным извратить. Его удалось использовать против трудящихся, как и всякие общие формулы, известные в истории.