— Иван Спиридонович, как по-твоему, правильно или неправильно призывать мастеровых готовиться к бунту? Как хочешь, я призываю.
— Дорогой Алексеич, у нас же программы нет такой, чтоб все за нее держались. По-моему, ты правильно призываешь. Бунт нужен. А Софья Илларионовна скажет: неправильно, нельзя или рано еще. Цицианов скажет за бунт. А Лидия Фигнер нет. А Ольга Любатович, та — за. Мы не говорили об этом. Чего не хотим, про то знаем. Все согласны. А чего хотим, по обсуждали еще. Запретить тебе говорить о бунте никто не может.
В тот же день Джабадари подошел к Бардиной.
— Вы не думаете, что пора нам договориться, чего мы хотим и какие у нас идеалы?
— Хотите программу?
— Программу по программу, а какой-то устав пашей организации нужен. Записать, что нас объединяет, к чему мы стремимся, какие у кого будут обязанности. Как по-вашему, Софья Илларионовна?
— Надо поговорить с другими, — сказала, подумав, Бардина.
Поговорили, и Ольга Любатович напомнила, что у фричей в Цюрихе был свой устав. Не взять ли этот устав за основу?
— Господа, — предложил Джабадари, — позвольте мне подумать над уставом организации. Я составлю проект, мы все обсудим его, внесем дополнения или исправления, и тогда можно будет его принять.
Ольга настояла на том, чтобы в основе был устав фричей. И передала Джабадари бумажку с переписанным ею уставом.
Стали ждать, когда Джабадари закончит проект, спорили об уставе. Мнения разделились не на два — на несколько русел. Вдруг стало очевидным, что люди в организации мыслят по-разному.
— Друзья, — говорил Джабадари, — организация наша растет, успехом ее мы можем быть довольны. Мы все народники и считаем, что социализм в России может быть построен на основе крестьянской общины. С другой стороны, нельзя закрывать глаза на то, что чисто народническая традиция нами нарушена. С кем мы работаем? Мы работаем не с крестьянами в деревне, а с выходцами из деревни в городе. Я считаю это правильным делом. Нам для дальнейшей работы нужна программа действий. Нам нужно договориться обо всем. Короче, мое предложение — созвать съезд нашей организации, обсудить устав, дать организации название, решить, как мы должны дальше работать.
Предложение Джабадари встречено было всеми так, словно вопрос о съезде каждый решил для себя давно и спорить тут не о чем.
Будущий съезд стали называть учредительным съездом организации. Где собираться участникам съезда — вопроса не возникало. Где же еще, как не в костомаровской конспиративной квартире, что в Сыромятниках. Составили список участников. В него вошли рабочие Петр Алексеев, Николай Васильев, Иван Баринов, Филат Егоров и Василий Грязнов. Затем Иван Джабадари, Михаил Чикоидзе, Александр Лукашевич, Иван Жуков и бывшие фричи — Софья Бардина, Бетя Каминская, Ольга и Вера Любатович, Евгения Субботина, Лидия Фигнер.
Бардина предложила вставить в список еще две фамилии — Александрову и Хоржевскую.
В списке семнадцать человек. Все наиболее активные члены организации. Все самые необходимые. Правда, отсутствуют в списке Грачевский и Зданович. Но Грачевский в тюрьме, а Зданович все время в разъездах: транспортировка заграничной литературы — на нем.
Джабадари пробовал предварительно набросать проект устава организации. Пробовал, пробовал, советовался с одним, другим — и оставил. Убедился, что люди, его окружающие, думают вовсе не одинаково. Мнения слишком разнообразны.
Конечно, все они горячие сторонники социалистического учения. Но среди этих социалистов были и сторонники мирных реформ, были верящие в крестьянскую общину как начало начал социализма, были и сторонники работы только среди фабричных мастеровых, были сторонники всеобщего бунта в духе Бакунина.
Программа фричей очень кратко, в общих чертах формулировала отрицательные стороны строя России. Это служило нравственным основанием для борьбы с русским политическим и экономическим строем — борьбы с целью добиться свободы и социальной справедливости.
Вступление заканчивалось уставом; он связывал всех членов кружка фричей, но почти ничего в нем не говорилось о способах борьбы со всем, что подлежало в России уничтожению.
Джабадари начал дополнять и перерабатывать программу фричей. Софья Бардина, с которой он советовался во время работы, возражала, спорила.
— Послушайте, — говорил Джабадари. — Это же только проект для обсуждения на учредительном съезде. Поговорим, поспорим. Посмотрим, что скажут другие. Зачем волноваться?
Джабадари казался Софье Бардиной слишком решительным, его анархизм бакунинского образца смущал умеренную студентку из Цюриха. Она высказывала Джабадари свои опасения по поводу его бакунизма, но Джабадари только отмахивался. Называл себя «мирным пропагандистом» и категорически отрицал, что он анархист.