— Не понимаю, о чем мы спорим, — сказала Софья Бардина. — Разве наши девушки уже не работают на фабриках? Да, у нас были срывы. Кое-кого из нас прогнали с фабрик, потому что приказчики нас застали, когда мы читали вслух книжки в общежитиях мужчин. Значит, нам всем следует быть осторожнее. Но отказываться от работы на фабрикахтолько потому, что мы женщины и нам это трудно! Позвольте, а разве русским крестьянкам не трудно работать? Что же, Иван Спиридонович, вы намерены нас, революционерок, поставить в привилегированное положение? Как мы тогда сможем смотреть в глаза работницам фабрик!
— Не имеет смысла продолжать спор, — вставила Ольга Любатович. — Мы должны работать на фабриках простыми работницами. Это наш нравственный долг, и мы от него не отказываемся.
Лукашевич наскоро набросал новый текст четвертого пункта третьей главы устава:
«Член организации должен быть в положении простого работника, об исключениях решает община». Исключение касалось только трех новых членов общины — все по очереди избирались в «администраторы».
И этот пункт принят был всеми.
— Друзья! — Джабадари посмотрел на часы. — Уже десять минут двенадцатого. Поздно. Все устали. Надо кончать. Нам осталось проголосовать весь наш устав в целом. Это можно было бы сделать за пять минут и сейчас. Но есть предложение, чтобы каждый член-учредитель написал собственноручно часть текста. Таким образом, устав будет написан всеми основателями нашей Всероссийской социально-революционной организации. Вот почему мы соберемся еще завтра в семь часов вечера.
На том и разошлись. На следующий день первая попросила слова Ольга Любатович, но Цицианов предложил, чтобы сначала каждый, написал свою часть текста. Потом выступит Ольга Любатович.
Семнадцать человек один за другим подходили к Джабадари и под его диктовку писали каждый по десять-пятнадцать строк.
Очередь дошла до Николая Васильева. Он растерялся.
— Я не могу писать. Не обучен.
— Какая разница, дорогой! Поставь какой-нибудь знак. На тебе ручку, держи. Вот тут нарисуй свой значок.
Николай Васильев присел к столу возле Джабадари, неловко взял ручку и, прежде чем поставить свой незамысловатый иероглиф, вполголоса крепко выругался по адресу всех дворян, купцов и попов, благодаря которым он остался до старости безграмотным человеком.
Алексеев выговорил себе право написать текст того пункта программы, где говорилось о подготовке к бунтам.
— Пожалуйста, Петр Алексеевич! Пожалуйста! — Джабадари пододвинул Алексееву лист бумаги. — Твое предложение было — ты и пиши.
Наконец устав был записан шестнадцатью разными почерками, семнадцатый был иероглиф Николая Васильева.
— Иван Спиридонович, — напомнила Ольга Любатович, — я ведь просила слова.
Джабадари, складывая листы программы, кивнул ей: говорите.
Ольга встала.
— Я буду говорить от имени девушек — бывших фричей, как мы называли себя, когда учились в Швейцарии, от имени девушек, здесь присутствующих, и от имени остальных, которых вы знаете. Мнение это родилось не сейчас, а гораздо раньше, еще в Цюрихе, когда мы, фричи, вырабатывали нашу собственную программу. И хотя Иван Спиридонович устав, выработанный здесь и написанный всеми, уже сложил, я считаю возможным вернуться к нему, потому что до того, как этот устав был принят, мне слова по дали и я не успела. Я хочу сказать о браке. Мы еще в Швейцарии обсуждали этот вопрос. Имеет ли право русская революционерка выйти замуж, вступить в брак, обзавестись семьей? Если кто-нибудь не согласен с тем, что брак вообще является предрассудком, это дело его. По если даже не считать брак предрассудком, мы не имеем права закрывать глаза на то, что брак мешает революционной работе. В браке появляются заботы, не имеющие никакого отношения к революции. А если у русской революционерки появятся дети? Подумайте, разве это не будет означать конца ее деятельности на пользу народа? Брак — величайшее и самое опасное препятствие на пути женщины к революции. Мы требуем для себя запрета всякой так называемой личной жизни. Кто служит пароду, тот не должен знать никаких личных забот, личных увлечений, привязанностей и тому подобного. В Швейцарии мы, фричи, окончательно отказались от брака. Обязательное безбрачие мы считаем непременным условием для всякого революционера. От имени всех наших девушек я предлагаю внести в устав общины пункт об обязательном безбрачии.
Бардина подтвердила, что предложение Ольги исходит от всех женщин — членов революционной общины.