— Да кто выставит? И зачем мне в трактир идти?
— А это в трактире узнаешь. Ты про такого студента еще не слыхал — Василия Ивановского? Перовская о нем говорила.
— Говорила, что Ивановские нас найдут.
— Ну вот, Василий Ивановский, с ним еще Рождественский и Сердюков — трое их, студентов.
Хотят в четверг побеседовать с нашими ребятами. Понятно? Может, помогут в чем. Студенты хорошие. С Ивановским я час назад виделся. Он меня просил собрать в «Якоре» подходящих ребят. Ну, непьющих и вообще подходящих. Я, понятное дело, с тебя начинаю. А мне, брат, еще человек сорок надо подобрать для собрания в «Якоре». Понятно?
— Понятно. Кого думаешь позвать?
— Ну кого? Козлова, Митрофанова, Ивана Меркулова, Осетрова можно.
— А Соболев не подходит? — спросил Алексеев.
— Зачем не подходит? Подходит.
— Ковальчик, братья Петерсоны… — предложил Алексеев.
— Ну, Ковальчик… этот не знаю… Ковальчик… Ковальчик… Нет, Ковальчика мы пока оставим, не очень я в нем уверен. Братья Петерсоны — это другое дело. Эти подойдут.
Алексеев достал тетрадку и карандаш. Посидели еще час, перебирая имена надежных торнтоновцев. Список составили.
В четверг Смирнов пришел в «Якорь» раньше Алексеева. Ровно в семь вечера Алексеев прошел первый трактирный зал, народу в нем было немного — за тремя или четырьмя столиками сидели. За одним краснощекий бородач в расстегнутом под пиджаком жилете, с распахнутым воротом светлой рубахи, не мигая, молча уставился на графинчик, до половины налитый водкой.
Алексеев быстро прошагал через зал и вошел в следующий, толкнув прикрытую дверь. Здесь за столиками сидело человек тридцать.
Очень высокого роста студент в фуражке Медикохирургической академии о чем-то переговаривался с половым.
Алексеев выбрал свободное место, сел рядом с Меркуловым и братьями Петерсонами.
— Чего будет, не знаешь? — любопытствовал Меркулов.
— Поглядим, — уклончиво отвечал Алексеев.
Двое половых внесли в зал чайники с чаем и стали расставлять их по столикам. Потом принесли сахар и аккуратно нарезанный белый хлеб.
— Это что ж? — спросил снова Меркулов. — Даровое нам угощение?
Собрание открыл Ивановский.
Голос у него соответствовал росту — был трубный, громкий.
Он сказал мастеровым фабрики Торнтона, что приветствует их от имени группы студентов Медикохирургической академии. Группа эта в четырнадцать человек живет коммуной на Петербургской стороне, на Монетной улице.
— Вы не подумайте, что такие коммуны создаются как прообраз будущей социальной жизни. Нет, конечно, просто живем коммуной в силу экономических условий. Денег у нас немного, вот и снимаем отдельную квартиру, столуемся вместе. Так дешевле. Таких студенческих коммун нынче в Петербурге уже немало. И решила коммуна с Монетной улицы открыть на торнтоновской фабрике школу для мастеровых. Сегодня первая встреча для взаимного, так сказать, ознакомления. Поговорим о том, чем мы, студенты, можем быть вам полезны.
Торнтоновцы говорили не очень охотно. Да что говорить, господа студенты небось наслышаны про их жизнь.
Кто-то поднялся, стал рассказывать, что работают по пятнадцать — по семнадцать часов, в общежитии живут не по-людски — в тесноте, в грязи, от штрафов на фабрике деваться покуда, да и без штрафов что заработаешь? На хлеб еле хватает. А у кого семья в деревне осталась, посылать надо ей. А что пошлешь?
Еще говорили о том, что охота грамоте научиться, охота книжки читать, да хоть господа студенты и готовы учить их бесплатно, но поди поучись, пятнадцать часов отстояв у станка. Никакая учеба на ум не пойдет.
Под конец языки развязались. Но сколько ни слушал Алексеев, ничего нового для себя не услышал, ничего, кроме жалоб на проклятую, хуже собачьей, жизнь мастерового человека, такого же ткача, как и он. Никакого совета, как избавиться от каторги хуже прежней. То ли забыли, то ли по молодости лет узнать ее не успели, но только выходило по речам мастеровых, что в крепостное время в деревне жилось им всем лучше, чем сейчас в городе.
Но сколько Алексеев ни ждал, о пользе мастеровому речей больше не было. И студенты слушали и молчали. Так и разошлись все в недоумении, зачем их собирали. Только чтоб чаем напоить, накормить и жалобы выслушать?
Однако дня через три в общежитие пришли три студента — Сердюков, Ивановский и Цвиленев. Смирнов собрал человек пятнадцать, готовых начать учиться. Студенты разбили их на пятерки. Каждый студент стал заниматься с пятеркой учеников. Смирнов и Алексеев попали к Цвиленеву — молодому человеку в очках, с короткой бородкой на румяном лице. Занимались за большим столом, врытым в земляной пол. Занимаясь, мешали друг другу, особенно когда начиналось чтение вслух. Мешали и посторонние. Подходили к столу, прислушивались, иные, отпустив невеселую шутку, отходили к нарам.