Заключенный, прибывший сюда из Андреевской каторжной тюрьмы в Харькове, показал ему его речь, переведенную на французский язык, изданную во Франции. Петр с удивлением смотрел на непонятную ему надпись на обложке брошюры.
— Дискур де Пьер Алексеефф! — прочитал ему владелец брошюры. Дискур — это речь. Пьер — по-французски Петр. Пу, Алексеефф — это и так понятно.
— Пьер! — усмехнулся Алексеев. — Да какой же я Пьер!
Про себя подумал:
«Однако ежели речь моя так знаменита и меня знают, все одно, как Пьера или Петра, должно быть, куда легче было б сейчас работать. Ответственности, правда, больше. Да ведь когда будешь работать на воле!»
Три года прошло после суда, его речи, приговора. Три тяжелейших года в Ново-Белгородской тюрьме! Сейчас в Мценске вроде полегче. Люди вокруг, книги. Знаешь, что делается на свете. До весны здесь пробудем. Значит, четыре года, считай, пройдут. Да два года просидел до суда. Впереди еще четыре на сибирской каторге. Он выдюжит. Должен выдюжить. Не засветит ли раньше случай бежать? Бежать и работать в центральной России. Конечно, не под своим именем.
Он принялся было за чтение книг, благо в Мценске выбор немалый. Но его отвлекли вскоре от книг споры, закипавшие вокруг него и в камере, и во дворе на прогулках, и в комнате тюремного «клуба».
Сначала он не вступал в эти споры, прислушивался к ним, понемногу стал разбираться, что спорят старые члены кружка чайковцев, члены едва народившейся Всероссийской социально-революционной организации, к которой принадлежал и Петр, члены иных народническо-пропагандистских кружков, спорят с террористами — с теми, кто не видит иных путей борьбы с царской деспотией, кроме пути террора, убийств носителей власти.
Алексеев услыхал о революционной организации «Народная воля». Его смутили идеи, проповедуемые этой организацией. И не потому, что он страшился террора, убийств сановников и даже самого самодержца, не потому, что его отвращала кровь. А потому, что террор казался ему бесцельным. Что может перемениться в России из-за убийства царя?
Спасение России в том, чтобы путем пропаганды готовить массы рабочего люда, а через них крестьян ко всеобщему всероссийскому бунту.
А террористы пытались убедить Петра в том, что программа их действий вовсе не противоречит программе, изложенной в его знаменитой речи.
— Помилуйте, Алексеев, да ведь вы сами на суде произнесли слова: «Подымется мускулистая рука…» Вот мы и поднимаем руку на деспотов!
— Подымется мускулистая рука всего рабочего люда — вот что я имел в виду! Разве не ясно? Весь рабочий люд должен подняться, ну и крестьянство, разумеется. Вот когда всё поднимутся, тогда и будет уничтожен режим. А чего вы добьетесь вашими отдельными убийствами?
Переубедить ему не удавалось в тюрьме никого. Но и на него террористы не оказывали влияния.
В Мценской тюрьме сошелся и сблизился он с Коваликом, Войиаральским, с Рогачевым, с харьковским студентом Буцинским.
Так досидел в Мценске до марта 1881 года. Как-то в первых числах марта, пораженный только что услышанной новостью, побежал по всем камерам разыскивать друга своего Рогачева — поделиться с ним.
Рогачева нашел на втором этаже, в камере Виташевского. Рогачев с Виташевским мирно беседовали, когда к ним вошел Алексеев, подошел к одному, к другому, пожал руку, спокойно, по-деловому твердо сказал:
— Поздравляю. Царь убит.
Рогачев вскочил, обнял на радостях Алексеева. Виташевский, ошеломленный, остался сидеть.
— Погоди, брат, погоди, — говорил Алексеев, освобождаясь от объятий. — Что убит, то царю по заслугам. А только неведомо еще, что за этим последует.
Террористы в тюрьме чувствовали себя героями дня. Даже противники их на некоторое время умолкли. Как-никак, царь убит, деспоту воздано все, что он заслужил. Молодцы террористы!
Однажды Петр услыхал, что арестована Сонечка Перовская, та самая, которая недолгое время занималась с ним и с его товарищами в Петербурге. Арестована по обвинению в подготовке убийства царя.
Вот как! Хрупкая девушка, бежавшая от полиции из квартиры за Невской заставой, дочь генерала, тоже, оказывается, террористка!
Через несколько дней на прогулке к нему подошел Зданович.
— Ты помнишь Осинского Валериана?
— Валериана Осинского? Нет, по помню.
— Второй день нашего процесса помнишь? Скандал на балконе публики?
— Помню.
— А помнишь, что Джабадари сообщил нам несколько дней спустя? Что фальшивые билеты раздавал Валериан Осинский. Его схватили и посадили в камеру рядом с Джабадари.