Луиджи крикнул ему вслед, но поздно; он уже мчался под гору по улицам Самбуко, и бежал не от наказания, а словно от остатков, последков себя, такого, каким уродился, и бежал, покуда не возникло ощущение, будто он не бежит, а стоймя летит вниз, сквозь километры и километры горячего черного воздуха.
И когда он очнулся на другое утро, уже трезвый, море по-прежнему бурлило. А смотрел он на него из пещеры – большого грота, провонявшего козами, где-то недалеко от берега. Снаружи струился крохотный ручеек, а перед входом в пещеру вода собиралась озерком. Еще не разогнувшись, он стоял на сыром полу пещеры, где беспокойно проспал всю ночь, мигал, и в утреннем свете море виделось ему словно сквозь тончайшую кисею. Стая морских птиц, бешено хлопая крыльями, с криком пролетела от залива в глубь суши, словно дав сигнал для взрывов. Птицы стремглав неслись вверх по долине, их мятежные тени скользили по земле, и катился, словно за ними, приглушенный гул. Горячий порыв ветра всколыхнул опаленную солнцем зелень на склонах. И теперь поверхность залива вдалеке, но в то же время угрожающе близко вздулась и закипела; по воде полетела пена, и море всколыхнулось до самого дна, будто заработал вулкан в пучине. Опять над головой закричали птицы, и в безоблачное утреннее небо, между землей и солнцем, вдвинулась мгла. Все звуки надолго смолкли. Потом море вздыбилось в мучительной судороге; гигантский гейзер вырвался из утробы залива, и еще один, и еще, заполнив все небо от Салерно до Капри темным месивом туч. Все это скоро опало и растаяло. Но вот снова, еще ближе, из пучины беззвучно вырвались новые гейзеры, пенные серо-зеленые массы морской воды и лавы, и, громоздясь все выше, вторглись в кроткое голубое небо. А потом, без шепотка, судорожно и медленно, буря канула в утробе залива.
А там, где исчезла буря, Касс разглядел парусную лодку: целая и невредимая, она мирно плыла по голубому заливу, и косой, в белую и голубую полоску парус надувался на крепком ветру…
Люди на вилле внизу как будто и не заметили бури, или заметили, но не придали ей значения. Они вышли на лужайку поиграть в бадминтон. Аккуратно подстриженная трава подходила к самой веранде виллы, похожей на бетонный блокгауз, и всякий залетный ветерок трепал над ней целую шестерку американских флагов и колыхал легкие жалюзи на окнах. Лужайка кончалась метрах в пятидесяти от Касса, а дальше шли заросли крушины и чертополоха – край дикой долины, где лежал он, безмолвный, тайный наблюдатель. На асфальтовой дорожке, частично загороженной домом, стоял блестящий черный «кадиллак». Ниже этой дорожки, на подпорной стенке приморского шоссе, было выведено краской:
СМОТРИ, НАД ТОБОЙВИЛЛА-ДВОРЕЦЭМИЛИО НАРДУЦЦОИЗ УЭСТ-ЭНГЛВУДА, НЬЮ-ДЖЕРСИ, СШАВто утро, первое утро, когда люди играли в бадминтон, он слышал их разговоры об убийстве. Слышал, конечно, не все, да и то, что слышал, долетало порой лишь обрывками фраз, заглушаемых вдобавок непрерывным смехом. Зато, стоило ветру улечься или, еще лучше, когда ветер менял направление и дул с залива, разговоры слышались ясно, как колокол звукового буя на тихой воде. «Он втрескался в девушку, – сказал на чистейшем английском языке парень, которого звали Кенни, – втрескался, а когда она сказала, что бросает его, он стал ее бить. И нечаянно убил. И поэтому бросился со скалы». «Нет, – ответил один из взрослых. Это был мужчина в шортах, лысый, с орлиным носом, похожий на гангстера. Ноги у него были очень волосатые. Девушка по имени Линда называла его папой; остальные – Бруно. – Нет, Кенни, все не так романтично. Она его обманывала. Он решил ее проучить. Но, по-моему, немного перестарался». Все засмеялись, а потом ветер отнес их слова, и до Касса долетел только крик веселой досады, когда оперенный волан взлетел высоко над сеткой и девушка Линда, замахнувшись слева, так что загорелая рука прижала упругую грудь, достала ракеткой лишь чистый утренний воздух.
«Смешно, – подумал Касс. – В самом деле, смешно. Я убил человека, почему же они решили, что он убил себя сам? Очень странно…» Море отдыхало за домом, ровное как стекло. Он задремал. Когда он проснулся, был полдень, и люди с лужайки исчезли. Автомобиль тоже исчез. По веранде с тихим ворчанием бродила шотландская овчарка. Из кухни вышел слуга, сделал вид, будто протягивает собаке еду, и хлопнул ее по носу. В полуденной тишине до него донеслись тихие голоса двух слуг. Они украли у кого-то из хозяев часы и теперь испугались. Мужчину звали Гвидо, женщину Ассунта. Вскоре они вернулись на кухню, а собака обиженно поплелась прочь и скрылась за виллой. Касс приложил ладонь ко лбу, лоб был мокрый, его лихорадило. На боку, по-крабьи, он подполз к застойному озерку и напился из горсти. Его трясла лихорадка. На песчаный берег озерка выскочила ящерица и замерла, глядя на него круглыми злыми глазами.