Николаю, воодушевленному думами о столь ответственной миссии, невыносимо было каждое напоминание о пережитых недавно страхах. Даже униженные просьбы о помиловании, о смягчении участи несчастных и спустя годы вызывали в нем раздражение.
Сообщение о событиях в Зерентуйском руднике привело его в неописуемую ярость, но он сдержал себя, и, как и во многих подобных случаях, гнев его проявился в изощренных указаниях, где воля его выражалась как бы обиняком, что приводило в особое смятение тех, кому поручалось непосредственное исполнение этой воли.
Он был скрытен и умело носил лицедейскую маску беспристрастности. Вот одна любопытная выдержка из проекта отношения графа Чернышева министру императорского двора. Царь подстегивает палачей, но делает это с видом оскорбленной в лучших намерениях невинности:
«…несмотря на то, что все прикосновенные к делу лица находились под рукою, следствие сие производилось весьма медленно, слабо и вообще не обращаемо было при оном того внимания и не употреблено той точности, каких требовала важность сего дела. Убийство ссыльного Козакова, произведенное Голиковым и Бочаровым близ самого завода 24 мая, не было открыто мерами розыска, а обнаружилось уже 13 июня, когда рука убитого была притащена собакою в самое селение рудника. Из сего следует, что с самого 24 мая, когда пропал без вести Козаков, или вовсе не был он отыскиван, или поиски производились слабо.
Все сии замечания государь император высочайше повелеть мне соизволил сообщить вашему сиятельству вместе с прилагаемою при сем представленною от генерал-майора Лепарского копиею из следствия на тот предмет, дабы вы изволили доложить по сему делу его величеству для получения по сему предмету дальнейших высочайших повелений.
Подписал: товарищ начальника главного штаба граф Чернышев».
Но это что, этого мало. Сухинова, злого духа, вынырнувшего неизвестно откуда, следует прихлопнуть покрепче. Срубить под корень. Николай верит в свою железную бюрократическую машину, которая ежели уж запущена, то непременно, хотя и со скрипом, перемелет то, что ей предуказано перемолоть. Однако ему все неймется, все ему чудится какой-то недогляд даже и в собственных действиях. О, этот испепеляющий страх высокопоставленного мелкого человечка за возможную маленькую оплошность, могущую привести к большому упущению, — с чем его сравнить, какое перо способно его описать. Вот еще документ:
«Секретно.
Коменданту при Нерчинских рудниках господину генерал-майору Лепарскому.
Усмотрев из представленного мне донесения кабинета, что ведомства Нерчинских горных заводов в Зерентуйском руднике каторжные в большом числе под предводительством Ивана Сухинова в пьяном виде намеревались произвести возмущение, но по доносу Алексея Козакова были взяты и содержатся под стражею, кроме Василия Бочарова, который скрылся, повелеваю Вам приказать отыскать непременно Василия Бочарова и всех предать немедля военному суду, по окончании коего над теми, кои окажутся виновными, привести в исполнение приговор военного суда по силе § 7 учреждения о действующих армиях и впредь в подобных случаях разрешаю руководствоваться сим же правилом, донося о том начальнику главного штаба моего и министру императорского двора.
Подлинный подписан собственною его императорского величества рукою.
Николай.
В Одессе, 13 августа 1828 года».
Это приказ особого рода, доверительно-предостерегающий. Лепарский, умеющий читать между строк, и обрадовался и струхнул. По этому приказу выходило, что он имеет полномочия вводить военное положение и по своему усмотрению казнить или миловать. Единолично. К тому времени нрав императора ему, съевшему зубы на государевой службе, стал хорошо понятен, и он знал, что миловать ему вряд ли кого придется. Для него лучше десятерых невинных казнить, чем одного злодея помиловать. При этой мысли Лепарский бледно усмехнулся. Впрочем, какие могут быть невинные среди этого отребья. Тут, на каторге, неоткуда им взяться.