Едва раздались взволнованные крики, я обернулся. Нескольких мгновений вполне хватило мне на то, чтобы навести камеру на лодку. Бездыханного аквалангиста тащили из воды на борт под звуки яростной брани. Кто-то сорвал с него маску и начал приводить в чувство. Щелкая затвором, я не переставал думать: а вдруг он умрет? Если он умрет, это будет и моя вина в том числе… потому что я совсем не против.
Я собрал свои вещи и сбежал до того, как лодка достигла берега, но не раньше, чем приехала «скорая». Взглянув на водителя, мужчину примерно одних со мной лет, я вдруг задался вопросом, почему делаю такую работу, а не ту, что была у него? Почему я веду себя как вуайерист, паразит, стервятник – ведь я тоже могу спасать жизни людей и спать спокойно каждую ночь?
Позже я узнал, что тот аквалангист впал в кому. Произошел какой-то сбой в подаче воздуха. Я продал один из снимков, вышедший с подзаголовком ПОЦЕЛУЙ ЖИЗНИ!
- Такие снимки обычно сулят награды, – с улыбкой сказал мне редактор. Я в ответ улыбался и нес какую-то чепуху насчет того, как же мне повезло.
Венди – литературный агент. В тот вечер мы отправились на ужин с одной из ее клиенток, отпраздновать подписание контракта. Писательница оказалась тихой, милой и задумчивой дамой. Ее муж работал в банке, но по выходным играл в футбол с какой-то местной командой. Телосложением он напоминал шкаф.
- Чем по жизни занимаешься? – с ходу осведомился он у меня.
- Я вольный фотограф.
- Снимаешь моду на обложку «Вог» или готовишь фотосессии для «Плейбоя»?
- Ни то, ни другое. В основном работаю на новостную прессу. В прошлом году меня наградили за один снимок…
- Какой?
- Там жертв наводнения снимают с крыши фермы.
- Ты, надеюсь, заплатил тем людям часть того, что выручил?
Тут встряла Венди и стала описывать мои более насущные достижения, и разговор сам собой переключился на тему пропавших детей.
- Если они когда-нибудь поймают парня, который за это в ответе, – сказал банкир-футболист, – то пусть не казнят. Его нужно пытать пару дней, а потом покалечить. Обе ноги отрезать, к примеру. Тогда у него не будет шансов сбежать из тюрьмы на своих двоих, и когда его выпустят через годик-другой – так ведь всегда и происходит, заметили? – так вот, когда его выпустят, кому он сможет навредить?
- Почему все считают, что дети убиты? – спросил я. – Ни капли крови на местах, ни одного отпечатка пальца, никаких улик. Мы не можем судить наверняка.
- Может, невинные души возносятся на небеса, – сказала писательница.
Я сначала даже повелся, решил, что она говорит серьезно. Но потом саркастическая улыбка расцвела на ее губах, и я продержал рот на замке до конца ужина. В такси, на пути к дому, я, однако, не преминул заявить о своем разочаровании в людях, которые, будто так и не покинув средневековье, упиваются пытками и чьими-то мучениями, в ответ на что Венди рассмеялась и обняла меня за талию.
- Не завидуй им, – сказала она, и я так и не нашелся с ответом.
В ту ночь мы стали свидетелями особо жестокого ограбления. Пассажиры такси, что остановилось от нас через дорогу, выволокли из кабины водителя и стали бить его по голове, покуда он не перестал оказывать всякое сопротивление. Ища ключ от его кассы, они раздели его почти что догола. Потом, разбив в машине радио, порезав шины и пнув жертву в живот напоследок, они удалились. Один из них насвистывал партию из Россини.
Как только Венди уснула, я украдкой покинул спальню и вызвал скорую помощь. Я уже даже намеревался выйти на улицу и оказать водителю посильную помощь, но решил, подумав, что, будучи профаном в таких делах, скорее наврежу.
Благонамеренная некомпетентность и так искалечила слишком много судеб.
Прежде, чем приехала «скорая», я заснул. К утру никаких следов инцидента уже не осталось. Такси отбуксировали, кровь смыли с дороги из брандспойта.
Исчез шестой по счету ребенок. Я вернулся к озеру, но застал его пустынным. Руку окунул в воду – та была какая-то маслянистая, удивительно теплая. Возвратившись домой, я вырезал освещающие событие статьи и пристроил их на стену в кабинете.
Сон-головоломка хлынул в мой истощенный разум, наполняя головокружительным чувством дежавю. Я взирал на огромную серую мозаику, почти ожидая, что она сложится прямо на моих глазах, но потом это чувство прошло и, покачав головой, я издал один-единственный мрачный смешок.
За спиной отворилась дверь. Я не повернулся. Кто-то кашлянул.
- Извините…
Оказалось, то был мужчина лет тридцати на вид. Слегка лысеющий, но с молодым, открытым лицом. Он был одет как конторский служащий – белая рубашка с закатанными манжетами, аккуратно выглаженные черные брюки, простой синий галстук.