Более-менее успокоившись, я вышел из дома и купил десять бобин с «Кодахромом».
Той ночью мы ели дома. Я планировал что-нибудь приготовить, но пришлось в итоге довольствоваться замороженной пиццей. Венди рассказывала о проблемах с налогами, я слушал вполуха и кивал.
- Ну, а ты что сегодня полезного сделал?
- Я исследовал.
- Хм, и до чего дошел?
- Давай завтра расскажу.
Мы пошли в кровать и занялись любовью. Какое-то время это происходящее между нами действо казалось мне чуть ли не магическим ритуалом – Венди давала мне силы, заряжала меня своей дивной энергией, духовной силой. После же я даже посмеяться не смог над нелепостью идеи, лишь презирал себя за то, что на мгновение принял ее всерьез.
Мне приснилось, что она подарила мне сияющий серебряный меч.
- Что это? – спросил я у нее.
- Когда тебе захочется убежать, ударь себя им в ногу.
…С кровати я встал в два часа. Даже полностью одевшись, я ощущал мертвенный холод. Сидя на кухне при выключенном свете, я пил кофе, пока желудок не раздулся так, что стал давить на диафрагму. Добредя на нетвердых ногах до унитаза, я исторг все это из себя. Горло и легкие саднили, мне хотелось свернуться калачиком и раствориться, или заползти обратно под теплое одеяло, назад к Венди, и у нее под боком пробыть до самого безопасного утра.
Когда входная дверь щелкнула, закрываясь, я будто бы погрузился в заполненный до краев лунным светом бассейн. Уют и покой квартиры сразу канули в прошлое, став почти что забытым сном. Ни машин, ни отдаленных звуков дороги, ни облаков – лишь огромное ночное небо и пустые, бесконечные улицы.
Когда я прибыл на место, было без пяти три. Некоторое время я топтался на месте, потом обошел квартал – но на все про все мне хватило трех минут. Выбрав случайное направление, я решил идти по прямой минут семь, затем развернуться и возвратиться.
А что будет, если я не вернусь, если продолжу идти? Он поймает меня? Еще разок явится ко мне в дом – и накажет? Что, если мы с Венди переедем в другой город или даже в другой штат?
Я прошел мимо телефонной будки, слепящего столпа затвердевшего света. Позвенел мелочью в карманах, потом вспомнил, что нужный мне телефон – бесплатный. Постояв у будки где-то минуты две, я трижды застывал перед полуоткрытым дверным проемом, но потом все-таки поднял трубку и набрал короткий номер.
Поборовшись с искушением грохнуть трубку обратно на рычажок, когда на другом конце телефонной линии прорезался голос оператора, я все выложил, как на духу. Все это было так просто. Я даже дал им свои настоящие имя и адрес, когда они спросили, совсем не колеблясь. Слово «спасибо» я произнес не меньше сотни раз.
На часах было тринадцать минут четвертого. Испытывая тошноту, я побежал за угол – камера туда-сюда качалась на ремне для переноски, – и вернулся минуты через две.
Кто-то лез через темное окно ближайшего дома, с барахтающимся ребенком под мышкой. У жертвы был кляп во рту. Но это был не тот человек, что назвался Джеком, и совсем не тот убийца, которого я видел по телевизору, когда мне было десять.
Я поднял фотоаппарат.
Брось и сделай что-нибудь, брось – и спаси ребенка, дурак! Но что я могу? Против этого монстра мне не выстоять. Он убьет меня. Скоро приедет полиция – им-то такая работа по плечу, правда? Просто сделай фотографии. Именно этого ты хочешь, именно ради этого ты здесь.
Когда был сделан первый снимок, я будто открыл первую страницу ужасающего гримуара. Меня снова затошнило, я был в ужасе, я злился, но меня там будто бы не было – и я ничего не мог сделать. Ребенка пытали, насиловали, калечили. Он страдал, но криков я не слышал. Перед моими глазами стояла застывшая диорама из воска – не более.
Мы с убийцей тщательно подгадали каждый кадр. Он терпеливо ждал подзарядки вспышки, ждал, пока я менял пленку. Он был непревзойденной моделью – каждая его поза казалась совершенно естественной, совершенно спонтанной.
Я и не понял даже, когда ребенок умер. Заметил только, что пленка кончилась. Лишь тогда, оглядев улицу, я понял, что из окон уже вовсю выглядывают, зевая и пуская в холод облачка теплого пара.
Он убежал, когда приехала полиция. Они не стали преследовать его на машине. Кто-то из офицеров побежал за ним ленивой трусцой, еще кто-то встал на колени, осматривая останки, один подошел ко мне и кивнул на камеру в моих руках:
- Все заснял, да?
Я кивнул. Вот и все. Они возьмут меня как сообщника. И как я смогу защититься, как оправдать свое преступное бездействие?
- Хорошая работа. Ты молодец, - сказал патрульный и пошел к своим.