Тучи сгущались. Саванна становилась мрачной, золото сухой травы поблекло, красная земля на обочинах потемнела, стала багровой. Потянул легкий ветер, побежал волнами по морю высокой и желтой слоновой травы, забился в листве раскидистых акаций, жесткой и пыльной.
Но вот желтая стена осталась позади. Миновали голый каменный холм, и сразу за ним открылась черная, как бы обуглившаяся, равнина.
Маленькие белые цапли с деловитым видом важно перешагивали на тоненьких ножках, то и дело задумчиво опуская к земле длинные и острые клювы.
— Фермеры выжигали траву, — сказал Жак, глядя в окно. — Цаплям есть чем поживиться.
— Особенно хороши жареные кузнечики, — блестя очками, сказал Войтович и тронул Петра локтем. — Вы не пробовали, коллега?
Петр отрицательно качнул головой.
— А зря! Отрываешь задние лапки и крылышки. Затем удаляешь голову и внутренности… Деликатес!
— А мне они напоминают по вкусу папье-маше, — возразил Жак. — Хотя, когда я был в Алжире, в некоторых барах жареную саранчу подавали к аперитиву. По пять франков за штуку. Это считалось высшим шиком!
— Для кого шик, а кочевникам порой приходится неделями питаться жареной саранчой. Запасут впрок, разотрут в порошок, а потом разбавляют водой.
Войтович нахмурился.
— А ведь сколько стран еще недавно жило за счет бедной Африки, да и сейчас…
Он махнул рукой.
Неожиданно впереди показались ржавые бочки из-под бензина, выкаченные на дорогу. Рядом с ними на обочине стояла армейская палатка. Полицейский с карабином махал рукой, требуя остановиться.
— Откуда едете? — спросил он.
— Из Омогина, — твердо ответил Жак. — А что? У вас здесь что-нибудь происходит?
— На моем участке нет, а дальше не знаю, — добродушно улыбнулся полицейский и пошел в палатку, где сладко спали два его товарища. Дарамола покрутил головой:
— Дождь… Большой дождь идет…
ГЛАВА VI
Генерал Дунгас понимал, что его спасло только чудо. И это неожиданно вернуло ему энергию, которая, как ему казалось, покинула его навсегда почти год назад.
Тогда, сразу же после выборов в парламент Гвиании, выборов, которые бойкотировались оппозицией и не могли быть признаны законными из-за вопиющих случаев нарушения конституции правящей Северной народной партии, группа молодых офицеров явилась к нему для переговоров.
Генерала вообще всегда тянуло к молодежи, и он охотно принял этих майоров и капитанов. Но то, что он узнал от них, ужаснуло его. Офицеры говорили, что армия готова подняться, что это будет спасительная операция на заживо гниющем организме Гвиании. Сначала они даже увлекли генерала своей горячностью, но он вовремя опомнился и… обещал подумать.
Офицеры ушли обескураженные. Они так и не дождались ответа. А время между тем было упущено. Премьер-министр сумел договориться со своими коллегами по прежнему кабинету, принадлежащими к оппозиции; они не устояли перед министерскими портфелями, которые им были предложены. Новое правительство было сформировано, и генерал успокоился.
Дунгас вообще не любил волноваться. Вся жизнь его была размеренной, спокойная жизнь доброго человека. Он любил проводить все свое свободное время в кругу семьи или на стадионе — председательствуя на футбольных встречах армейских команд и вручая победителям почетные кубки.
Но самым счастливым периодом своей жизни он считал вторую мировую войну. Нет, в войне он ле участвовал — он тихо и мирно ведал складами оружия и боеприпасов в одной из соседних стран, мирно пил пиво в офицерском собрании, охотно соглашался быть почетным гостем на свадьбах офицеров и воспитывал своих десятерых детей.
Характер у него был уравновешенный, службу он любил и знал, ни в какие распри гвианийских политиканов не вмешивался, и когда встал вопрос, кого назначить командующим армией взамен старого анлийского генерала, и правящая партия, и оппозиция единогласно предложили бригадира Дунгаса.
Бригадиру было присвоено генеральское звание, и он стал командующим. Он не отказывался, хотя потом потихоньку тосковал по прежней спокойной жизни — по офицерскому собранию, по веселым свадьбам, на которые теперь занятый большими делами уже принимать приглашения не мог.
Прошел год. И вдруг генерал почувствовал, что над его головой сгущаются тучи. Это случилось после того, как однажды к нему приехал министр информации Джеймс Аджайи.
В глубине души генерал недолюбливал этого самоуверенного и хитрого политикана, сменившего уже несколько раз свои политические убеждения и партийную принадлежность.