Он с готовностью кивнул, да, да, это, наверное, как раз тот самый вопрос.
— Так чего же вы ждали от брака?
— Я не могу вам точно ответить. Вы, конечно, поймете и, в конце концов, сами это как-нибудь сформулируете… но, в сущности, мне хотелось в замужестве осуществить свою самую заветную мечту… если это вам понятно. Я — скрипачка. Понимаете, мой бывший муж был очень честолюбив. Вероятно, ему хотелось получить от жизни больше, чем он мог. Амбиций у него было больше, чем способностей. Я кое-чего добилась, у меня были успехи, а у него — нет. Вы теперь меня понимаете? Однажды это должно было выйти наружу. Оказалось, что он так и останется заурядным чиновником… Понимаете? Он этого не вынес. Ему надо было как-то… компенсировать… Он свалил всю вину на наш брак и нашел себе другую женщину.
— А вы?
— Я? А мне нечего компенсировать.
— Так вы видите причину в этом? — осторожно спросил Якуб.
— Нет. Не в этом… Вернее, не только в этом. Это лишь один из мотивов, одна из причин, быть может, самая существенная, а может быть, только косвенная. Мы перестали любить друг друга… Да. Но почему? Потому что муж не продвинулся по службе? Потому что у нас не хватало денег? Потому что мы устали друг от друга, от нашей жизни? Откуда я знаю? Я и вправду, не знаю; если я себе не могу помочь, то и вам, наверное, не смогу. Выпьете еще?
Он невольно взглянул на часы.
— Знаете что, — сказала она быстро, словно боялась, что он уйдет и она не объяснит ему то, о чем только что ей не хотелось совсем говорить. — Уже поздно, я устала, не сердитесь на меня. Сегодня я вам уже ничего не скажу. Я просто не в силах сосредоточиться. Позвоните мне завтра в обед, я освобожусь, и мы где-нибудь посидим за чашкой кофе, ладно? Если это еще вас интересует…
Он кивнул. Конечно же, это его интересует, и, конечно же, он ей завтра позвонит.
Да, так будет лучше всего.
Они оба встали.
— Спокойной ночи, — сказала она ему в дверях, с виноватым видом снова запахивая халат. — И не называйте меня, пожалуйста, пани Грегорова.
— Извините. Я больше не буду.
В домах зажигаются огни. И снова вечер. Низко, над самым горизонтом, видна узкая темно-красная полоса небосклона, освещенная уходящим солнцем, а над горами небо уже почернело, и на нем выткались светящиеся точки звезд. Опускается ночь, спокойная и тихая, без туч, без дождя и без гроз.
Юрай Матлоха стоит во дворе своего дома, глубоко засунув руки в карманы старых штанов, и, повернув голову назад, глядит в темноту. Он размышляет. Он уже не чувствует страха, как это было вчера вечером, он спокоен и сдержан. Он думает о сегодняшнем дне, перед глазами стоит мутная река, болотная грязь на берегах и серая пена на поверхности воды. Вначале положение ему казалось непоправимым: отходы масла пробили прокладки, попали в сточный трубопровод, и весь этот поток невозможно было остановить. Да и гудроновые ямы переполнились, и масло начало вытекать в реку.
Сориентировавшись на месте аварии, он тут же отдал несколько приказов: на ремонт треснувшего трубопровода он отправил чуть не половину рабочих комбината, на гудроновую яму послал людей со строительными механизмами и на несколько часов остановил производство. Еще до обеда им удалось остановить отток масла, и ко второй смене производство снова было пущено в ход.
Он знал, что ему надо делать. Он пойдет в райком и будет настаивать, чтобы безотлагательно закончили строительство станции. Он не позволит отделаться обещаниями. Нужно пойти на все, чтобы получить новый напорный бак, пусть даже за валюту. К тому же он им скажет, что готов уйти на пенсию.
Он был готов к тому, что придется объяснять, почему произошло то, что произошло, что он делал и где был, что предпринял и о чем он думал. Директор в ответе за все!
И раз уж он будет в райкоме, бросит как-нибудь между делом: что за кадры работают в газете? Разве журналистам все дозволено? Разве им дозволено копать под таких людей, как он, директор комбината, бывший партизан, заслуженный человек?! Начнут с меня, а на ком остановятся?!
Он вспомнил Порубана, главного редактора «Форума». Ведь достаточно было его слова, и репортаж не пошел бы в печать. Матлоха не может понять, почему он не сделал этого. Он не может объяснить, почему тот встал горой за этого паренька, за этого Прокопа, который точно такой же, как все эти молодые: они, видишь ли, недовольны отцами. Как будто все, что мы сделали, ничего не стоит.
Матлоха энергично покрутил головой, так, что позвонки заболели. Нет, он не позволит! Он будет жаловаться. И в районе, и в Братиславе. За такие вещи надо журналистам давать по рукам!