Главный подождал, пока завотделами успокоятся и перестанут шелестеть своими бумагами.
— Проблема города требует комплексного подхода. Действительно… нам надо в контрольный день послать туда кого-то еще, — он взглянул на Клиштинца, а потом на Прокопа.
— Кого я туда пошлю? — спросил заведующий отделом экономики. — Весь отдел разлетелся кто куда.
Порубан перевел взгляд на Прокопа.
— У каждого полно работы, — неуверенно пробормотал Прокоп. — Разве что…
— Разве что поедешь сам, — быстро сказала Клара.
Прокоп нахохлился, он напоминал маленького зверька, защищающего свою нору от противника, он наклонил голову, а из-под насупленных бровей бросал взгляды то на главного редактора, то на Клиштинца, то на Клару Горанскую.
— Да я бы с удовольствием… Но у меня и без того выше головы… Надо закончить Буковую, потом беседа с академиком, я уж не говорю о рукописях… У меня их полный стол… Когда я все это успею?
— Если постараешься, до среды все успеешь, — сказал главный. — Поедете в среду. Дам вам редакционную машину…
— Если постараешься! — бормотал Прокоп. — Я стараюсь каждый день, что-то не очень мне это помогает…
— Ну ладно, пока оставим это, — сказал главный с легким упреком. — Будет у тебя время — поедешь, не будет — пошлем другого.
Комната переполнилась дымом, он стелился, скользил по косым лучам солнца, пробивающимся сквозь огромные окна, и, хотя гудел кондиционер, всем было жарко и душно в этом тяжелом прокуренном воздухе.
Заседание можно было заканчивать, Порубану хотелось поскорее захлопнуть блокнот, собрать разложенные бумаги, поблагодарить всех и подняться, чтобы дать возможность и остальным разойтись. Он устал, был голоден, в сердце отдавались тупые толчки и неприятное покалывание. Он вспомнил озабоченное лицо врача, осматривавшего его («Истории болезней журналистов очень похожи, как это ни странно! Вы только взгляните… Повышенное кровяное давление, сердечные приступы, испорченный желудок, нервное истощение… Будьте осторожны! Сердце — это вам не мотор!»).
Он пересилил себя, надо все-таки закрыть заседание.
— В течение недели мы еще вернемся к некоторым материалам. Придерживайтесь графика и не осложняйте работу секретариата. — Он помолчал, выждал, сосредоточился, пытаясь ухватить мысль, которая билась в голове, рвалась и путалась, он очень устал. Посмотрел на часы, пошевелил пальцами и хотел вытащить сигарету, чтобы чем-нибудь занять руки, однако взял карандаш и, пока говорил, все вертел его в руках. — Мы говорим о критике почти на каждом совещании, но мне кажется, что методом критического мышления мы все-таки так и не овладели. — Он остановился, понимая, что говорит почти тезисами, однако продолжал: — Мы должны, товарищи, мы должны стремиться к тому, чтобы критическое мышление стало привычной действительностью. И не только в газете. Повсюду. Естественно, я не имею в виду критику любой ценой, с пеной на губах. Мы можем критиковать только тогда, когда мы компетентны и основательно подготовлены. — Он снова остановился, в голове вдруг пронеслось, не говорит ли он давно известные истины, банальные и бесполезные. Он посмотрел на стену, где на полках стояли книги, купленные для редакционной библиотеки или подаренные знакомыми: стихи, научные публикации, деловые папки, энциклопедии, атлас мира. Резко тряхнул головой, словно хотел отбросить сомнения. — Мы должны говорить людям правду, даже если она неприятна. Наши читатели — образованные, толковые люди… Не забывайте об этом. Информация доступна каждому. Она приходит из эфира, по телевидению, пересекает границы… Чего не скажем мы, о том расскажут они…
Он переводил взгляд с лица на лицо, пытаясь прочесть, понимают ли его, соглашаются ли с ним, однако лица не выражали ничего, кроме обычной сосредоточенности.
— Мы уже научены опытом, — продолжал главный, — что люди плохо переносят критику, что это им не нравится… Да и кому понравится? Нас не приучили к критике. Нам это знакомо! Такие люди упираются, сопротивляются, ворчат, мол, это все вы, журналисты! Вы завариваете эту кашу! То одно, то другое! Словом, вы понимаете… Они не ищут, как исправить положение, а ищут способ ошельмовать нас. — Он медленно втянул воздух, пропитанный дымом, и также медленно его выдохнул. — Я хотел напомнить вам еще раз, о чем напоминаю каждую неделю. Газета — это что-то вроде печени в организме, своеобразный фильтр, который очищает дурную кровь, выводит шлаки и подает сигналы другим органам… Беда, если этот фильтр дырявый, если он испорчен и работает ненадежно, если он отравлен алкоголем, забит обещаниями, сладкими пилюлями… Это беда! Это не только его конец, это конец всего организма!