— Кому-то надо бы дать за это по шее, — сказала Вера.
— Кое-кого за это посадить надо! — твердо ответил Добиаш.
Заводской юрист рассмеялась.
— Ишь какой прыткий! На это все-таки существуют законы.
— Вот именно! Это же безответственность, граничащая с преступлением! Не говоря о том, что все это делается вопреки здравому смыслу.
Вера Околичная снова, не отрываясь, глядела на блестящую поверхность заполненной цистерны, словно завороженная каким-то волнующим зрелищем. Снова сверкнуло в небе, но теперь уже где-то поблизости, и сразу же загрохотал гром, как будто в пропасть сорвались огромные валуны.
— Пошли, — Мартин тронул Веру за руку. — Сейчас начнется гроза.
— Посмотрите-ка, — Вера показала на другую сторону цистерны. — Видите? Мне кажется, там что-то есть… Какие-то пятна…
— Ничего не вижу.
Но она уже зашагала вокруг цистерны, а инженер волей-неволей двинулся за ней.
Вера подошла совсем близко к яме, внимательно вглядываясь в поверхность, а потом испуганно вздрогнув, зашептала:
— Птицы…
У края цистерны лежали мертвые птицы, их было много, одна возле другой, они лежали неподвижные и блестящие, словно выточенные из гладкого металла, со слипшимися перьями и выпученными глазками. Они лежали вверх лапками, из которых торчали коготки. Их было штук пятьдесят, может быть, больше.
— Птицы… — повторил за Верой Добиаш и невольно поднял глаза к небу. — Они думали, что садятся на озеро…
— Это ужасно, — прошептала Вера.
— Они хотели передохнуть. Возможно, это перелетные птицы, вы понимаете что-нибудь в этом?
— Нет. Я никогда их не видела.
Они так и стояли бы, ошеломленно глядя на мертвых птиц, если бы снова над ними не блеснула молния, и почти в ту же минуту на маслянистую гладь шлепнулись тяжелые быстрые капли дождя.
Инженер схватил Веру за руку, и они помчались к выходу. Сначала редкие капли то тут, то там падали на землю, но вдруг как будто рухнула какая-то преграда, и с небосвода хлынули плотные потоки воды. Они подбежали к калитке, Добиаш распахнул ее, потом аккуратно запер на ключ, и совершенно промокшие, они влезли в машину.
Вытерев воду с лица и поправив мокрые волосы, Добиаш посмотрел на заводского юриста: ее волосы пригладило ливнем, а одежда облепила тело, тонкая ткань блузки стала прозрачной.
Мартин почувствовал острое неодолимое желание коснуться ее, положил руку на мокрую ткань и прижался к ее влажному телу.
В первое мгновение и она поддалась этой властной стихии, между ними не осталось никаких преград, лишь взаимная тяга, но вдруг опомнившись, девушка отпрянула так решительно и непреклонно, что и Мартин внезапно пришел в себя. Машина рванулась, а по ее полотняной крыше забарабанил ливень.
Когда Матуш Прокоп поднимался по лестнице на четвертый этаж в здании Академии, где находился Институт защиты окружающей среды, настроение у него было не из лучших. Он опаздывал почти на четверть часа. Поднявшись на третий этаж, он уже запыхался, и мысленно костерил неработающий лифт, свою скверную физическую подготовку и, наконец, эту мрачную предгрозовую погоду, повышающую людям давление и действующую на и без того натянутые нервы.
Кроме того, он ругал себя, что не подготовился к беседе с академиком, у него было ощущение, что он идет на экзамен, так и не просмотрев конспекты лекций. Он вспомнил любимые слова университетского профессора, что хороший журналист напишет статью и без всякого стола, нужно только как следует подготовиться, изучить как можно больше источников, а уж потом на месте только дополнить и уточнить то, что уже знаешь. На сей раз он знал о предмете беседы не слишком много и сердился на себя за необстоятельность, за поверхностность, а вдобавок сердился на время, которого никогда не хватает.
Кабинет академика Кубенко находился прямо напротив лестницы. Запыхавшийся Прокоп постучал и, не дожидаясь ответа, вошел. Он растерянно огляделся, готовый тут же принести извинения, но большая затемненная комната показалась ему пустой. И только всмотревшись как следует, он заметил возле окна стол, а за ним сидящего спиною к двери мужчину. Матуш видел его узкие плечи и редкие непослушные волосы на темени. Мужчина повернулся, но остался сидеть, у него было молодое лицо с выразительным носом и резко очерченными скулами, над которыми поблескивали стекла очков в тонкой оправе. Прежде чем Прокоп успел что-либо сказать, мужчина улыбнулся, и тонкая кожа на его худощавом лице натянулась. Он встал и протянул руку.