Файо ничего не сказал, да и Катя не ответила на приветствие, шофер уже знал по опыту, что в такую рань никому не хочется разговаривать. Журналисты привыкли вставать поздно, в редакцию приходят только к девяти, а иные из них и к десяти, так что в шесть утра они еще полусонные, мысли у них ленивые и неповоротливые, они разговорятся только после первой чашки кофе.
Файо Трновский знал и то, что Дано Ивашка влюблен в Катю, но старательно это скрывает, он знал, что в командировках Дано заказывает только одноместные номера и что он не любит спать один. Файо знает, как меняется этот редакционный сухарь, как он переобувается в домашние шлепанцы и попивает крепкое пиво. Файо каждый раз поражает этот другой Даниэль Ивашка, который словно выныривает из каких-то неизвестных глубин. Кто знает, зачем он это делает, думает Файо, зачем носит свои элегантные костюмы и напяливает маску эдакого светского человека. Ему приходит в голову, что этот щеголь просто ищет приключений, которых ему недостает в слишком спокойном браке. Может быть, это и есть его настоящее лицо, а все остальное — редакция, семья, поэзия — все это лишь притворство. Файо еще немного думает об этом, а потом начисто забывает о Дано.
Надо следить за дорогой, вот как раз этот самый район блочных домов, где живет Матуш Прокоп. В бледном утреннем свете эти бетонные коробки выглядят пугающе безлико. Они настолько отчуждены, настолько лишены человеческого тепла, что Файо прошиб озноб. Лишь кое-где разбросаны зеленые пятнышки газонов или худосочные деревца. Да и люди в этом лабиринте напоминают безликие и бездушные фигуры, механические игрушки, двигающиеся по инерции, будто заведенные незримой рукой судьбы, лишенные всяких мыслей и чувств. Один дом похож на другой, одна улица — на другую. Файо вспоминает маленькие тихие и богатые деревеньки на Трнаве, возле Звончина, откуда он родом, и ему вдруг становится необъяснимо грустно от этих бетонных коробок, которые стоят тут, словно неудавшиеся монументы своего времени.
Где-то здесь, в одной из таких коробок, живет Матуш Прокоп. Они проехали магазин самообслуживания и остановились возле тротуара. Файо протяжно засигналил. Он больше всего любил ездить с Прокопом. Весь день Прокоп занят делом, а у Файо при этом всегда возникало чувство, что это каждый раз непременная встреча с чем-то увлекательным. Прокоп всегда хотел изучить проблему со всех сторон, выслушать мнение директора завода, техника, рабочего. Файо вспомнил, как однажды Прокоп писал репортаж об одном заводе, который не выполнял план. Он поступил туда простым рабочим и целый месяц там вкалывал, жил в общежитии, ходил к ним домой, работал, как и они. А потом написал о том, что он там пережил.
Файо знал, что Матуш Прокоп веселится так же, как работает, то есть обстоятельно. Когда они садились вместе где-нибудь в баре, Прокоп забывал обо всем: о работе, о газете, он пил вино, танцевал, веселился; Файо казалось, что Матуш таким манером прочищает себе голову, возрождается, открывает новые грани жизни и мира, в котором очутился. Файо знал и о нерешительности Прокопа в его взаимоотношениях с Катей, у него сложилось впечатление, что Прокоп — жертва, муха в паутине, что он тщетно старается выпутаться из ее сладких сетей. Файо наблюдал за этой борьбой с интересом и любопытством.
Из двери дома вышел Прокоп с небольшой дорожной сумкой в руках. Он выглядел свежим, хорошо выспавшимся и полным надежд. Они поздоровались. Файо включил зажигание и сделал потише радио. Было минуты две-три седьмого. Они тронулись в путь.
В кабинете директора нефтехимического комбината в Буковой Юрая Матлохи было тихо. Не трещали телефоны, не раздавались голоса, не шуршали бумаги. Воздух был чист, на столе не стояли неубранные кофейные чашки, пепельницы были пусты. Было раннее утро, день начался мелким моросящим дождем, но скоро и этот дождь прекратился. Прежде чем заступила утренняя смена, небо очистилось, будто выстиранное полотно, а пропитанная водой земля начала подсыхать. Директор вздохнул.
Окна кабинета были обращены к горам. Директор отдернул штору и посмотрел на вершины, окутанные легкой дымкой, словно искал там утешения. Пики гор возвышались благородные и молчаливые, гордые в своем величии. Матлоха любил смотреть на них, особенно в такое утро, как сегодня.
Он спокойно насвистывал, думая о том, что и в природе и в жизни любые грозы погремят-погремят… и пройдут. Он вспомнил о репортаже в журнале «Форум» и мысленно даже махнул рукой: что ж, слова это всего лишь слова, это же не дубина, авторитета его они не разрушат, Буковую не разгромят, кресло его не покачнут. Жизнь двинется дальше. Люди, прочитавшие репортаж, возможно, покачают головой, пожмут плечами… и отложат газету в сторону. О чем только уже не написано…