Выбрать главу

Вскоре Флигер увидел мужчину, который, кидая любопытные взгляды и хмурясь, приближался по дорожке, протоптанной в высокой траве. Флигер с некоторым беспокойством, испытующе оглядел его: мужчине, безусловно, было за семьдесят, и вокруг большой, словно вспухшей, головы у него развевались космы белых волос. Лицо было небритым, и сизая щетина на подбородке и щеках создавала впечатление, будто Пустай обсыпан мелом. Он был среднего роста, сгорбленный, и под его опущенной головой выступал двойной подбородок, напоминающий плохо выстиранную подушку. Нижняя губа у него отвисла. На мясистом и кривом носу сидели очки в дешевой роговой оправе, а толстые стекла увеличивали и без того круглые выпученные глаза. На нем была какая-то застиранная клетчатая рубаха из фланели и штаны неопределенного цвета и фасона с оторванной верхней пуговицей, повисшие на перекрученных подтяжках. Он косолапо шагал в домашних шлепанцах и размахивал руками, словно пытался удержать равновесие.

Флигер испуганно смотрел на приближающегося к нему человека. Нет, истина никак не может жить в этом домике и в этом мужчине, подумал он, находясь на грани паники. Он уже хотел повернуться и бежать, но в эту минуту мужчина заговорил, и этот голос приковал Флигера к калитке, где он стоял, тыча пальцем в кнопку звонка.

— В чем дело? — спросил Пустай хриплым голосом, и губа его задрожала.

— Извините, — забормотал Флигер. — Возможно, я ошибся. Мне нужен пан Пустай, чтобы… в общем…

— Я — Пустай, — перебил его мужчина. — Что вам нужно?

Флигер чувствовал, как от изнеможения и разочарования у него трясутся колени и его охватывает тихая болезненная истерика. Ему все-таки удалось справиться с распухшим языком и сухими губами и произнести, что он журналист и что приехал из-за письма, которое пан Пустай недавно отправил в редакцию.

Пустай слушал его, слегка наклонив голову, а когда Флигер умолк, подошел к калитке и привычным жестом открыл ее, пропуская журналиста в сад. Флигер робко шагнул, и ему стало чуть легче, но, несмотря на это, он все же чувствовал горькое разочарование, словно и впрямь рухнула последняя надежда, которую он так упорно лелеял в своих сжигающих душу сомнениях. Шагая за хозяином по узкой неровной дорожке, он непрерывно повторял про себя: нет, это не может быть истиной, я где-то ошибся, безусловно ошибся, все-таки истина не может выглядеть так… А может быть, все-таки?..

Пустай ввел его в дом (Флигер обратил внимание, что за домом находится небольшой сад с каким-то деревянным сараем и курятником), и он очутился в удивительном и беспорядочном мире вещей, запахов и красок, словно на складе давно забытого и бесполезного реквизита. Комната, в которую его привел Пустай, была большой, по крайней мере она ему такой показалась, и обставлена была, если можно так выразиться, старой мебелью, вызывающей ностальгию. На полу лежал вытертый ковер, вытканный неразличимыми узорами, когда-то он был то ли красным, то ли коричневым, теперь его цвет определить было трудно, потому что комната освещалась только настольной лампой с массивным красным абажуром и золотистой бахромой, окна были старательно закрыты тяжелыми плюшевыми шторами, не пропускающими ни луча света, а кроме того, весь ковер был заставлен мебелью и завален разбросанными повсюду книгами, брошюрами и журналами.

Тут еще стояли кушетка с деревянной изогнутой спинкой, обитая бледной цветастой материей, два или три глубоких кресла с вылезающими пружинами, тускло сверкающее пианино, книжный шкаф, набитый книгами, глобус, карты, какие-то грамоты, микроскоп и среди всего этого беспорядка — тарелки с остатками пищи, пустые бутылки и три ленивые кошки. На стенах, обклеенных разодранными и грязными обоями висели маленькие и большие картины, казалось подлинники, фотографии в круглых рамках и, наконец, какие-то иконы и барельефы. Все было пропитано запахом лежалых вещей, едва уловимого тления, остановившегося времени.