Особенно когда она смотрела на нее вот так: ярость, изнеможение и облегчение отражались в янтаре ее глаз. Хватка Уны на запястье ослабла и теперь больше походила на успокаивающее прикосновение.
– Как он сбежал? – осмелилась спросить Рен.
Какую бы нежность ни проявила Уна раньше, она скрылась за хмурым взглядом.
– У него было преимущество.
– Что ты имеешь в виду?
– Когда я увидела, что он убегает, я не колебалась. Сразу помчалась сюда.
Это было так непохоже на Уну.
– Почему?
– Потому что. – Сколько разочарования было в этих двух словах. – Я думала, с тобой что-то случилось.
– Ты хочешь сказать, что беспокоилась обо мне?
Уна поморщилась:
– Не испытывай удачу.
Рен жаждала услышать признание, но Уна никогда не будет такой простой, такой уязвимой. Она не всегда была суровой, но война научила ее не обнажать душу. Однако выбрав спасение Рен, а не поимку преступника, Уна оказалась близка к этому. Как бы она ни протестовала, даже Уна не была невосприимчива к страху. Рен наблюдала, как после исчезновения Байерса в глазах Уны собирается буря, темная и меланхоличная. С тех пор она так и не прояснилась. Рен знала, что его исчезновение ранило ее, но только теперь поняла, что это сделало Уну мягче, чем она могла себе позволить.
– Ты знаешь, это не твоя вина, – мягко произнесла Рен.
– Я была его командиром. – Уна выдавила тонкую холодную улыбку. – Конечно это моя вина.
– Пожалуйста, не говори так.
– Это правда. Его жизни – все ваши жизни – доверены мне. Я прошу вас всех рисковать своими жизнями ради меня каждый раз, когда мы покидаем город. Каким бы я была лидером, если бы не была обязана тебе тем же?
– Ты не должна просить. Я бы сделала это в любом случае.
– Хорошо. – Уна поджала губы. – Тогда в следующий раз не заставляй меня отдавать тебе приказы.
– Да, майор, – пробормотала Рен.
Она сглотнула прилив вины. Для Уны эта миссия заключалась не только в том, чтобы добиться справедливости или угодить королеве. Для нее это было искуплением. Рен хотела протянуть к ней руку, но в итоге просто продолжила неподвижно стоять, как будто любое резкое движение могло разрушить временное перемирие между ними.
Постепенно лицо Уны стало серьезным, и на его месте снова появилась привычная маска, суровая и бесстрастная.
– Мне нужно будет подготовить отчет для королевы сегодня вечером.
Рен хотела оплакать упущенный момент, но болезненное напоминание о королеве лишило ее всяких эмоций, кроме страха. Она собрала пригоршню травы и скрутила ее, отчаянно пытаясь хоть чем-то занять руки.
– Ты не можешь.
– Я должна. Мой долг королеве превыше всего.
– Но что произойдет с нами, если она обо всем узнает? Что будет с твоим продвижением?
Уна уже несколько месяцев добивалась повышения до подполковника. Подобная ошибка дорого обойдется им обеим. Уне может грозить понижение в звании, а Рен, возможно, полностью лишится своего.
В багрово-синем свете сумерек выражение лица Уны было непроницаемым.
– Я не знаю.
Они сидели в тишине и смотрели, как солнце превращается в сверкающую оранжевую ленту за горами. В такую ночь, как эта, даже тепло Уны рядом не утешало Рен.
2
Пока они ждали встречи с королевой, нервы Рен напряглись, а сердце стучало в такт тиканью часов. С отвесных каменных стен Северной Башни свисали сотни часов. Резные и расписные часы с кукушкой, часы на стеклянной мозаике, часы с качающимися маятниками и часы с вращающимися шестернями, часы в стеклянных корпусах и часы из металла. Слишком много часов, чтобы человек мог оставаться в здравом уме. Говорили, что Изабель поручила слугам окружить себя вещами, которые не сбиваются с ритма, вещами, которые легко исправлялись в отличие от государств.
Зал в Северной Башне был пуст, если не считать Рен и Уну. Ребристые своды обрамляли потолок, как корсет, а над ними возвышались витражные панели, заключенные в свинцовые рамы. Рен ненавидела это место. Его гулкая необъятность, пыль, кружащаяся в рассеянном свете и выглядящая как призраки в самых темных уголках. В зале не было ничего, кроме книг, икон и удушающего мрака присутствия ее тети. Единственным ярким и живым существом здесь была Уна, освещенная разноцветным солнечным светом, струившимся сквозь стекло.
В любой другой день у Рен могло бы перехватить дыхание от того, как легко здесь можно увековечить память Уны, еще одной королевы-воительницы, из витражного стекла. Красивой и свирепой. Но сегодня эта мысль наполнила ее страхом, а не трепетом. Она могла думать только о том, что Уна была частью этого места, а она нет.