Проблема была в том, что на самом деле Люко не убивал свою мать. Ножом ее пырнул муж — спьяну. Люко в это время гостил в Летоджанни у тетки, сестры отца. Отец вызвал его домой, избил для убедительности и заставил взять вину на себя. «Ты еще маленький, тебе ничего не будет», — говорил он.
Один из следователей не поверил их версии и стал искать улики, опровергавшие ее. Он нашел билет Люко на поезд от Летоджанни до Раддусы, записал свидетельские показания соседей, которые слышали шум драки и крики незадолго до предполагаемой смерти Марии Скарамуцци, а также взял образцы кожи из-под ногтей убитой. Но сын и отец упорно придерживались своей версии, к тому же семье следователя стали поступать анонимные угрозы, и дело было закрыто. Однако Люко знал, что Смотрители будут очень тщательно проверять все, связанное с пророчеством. Особенно будет стараться неверящий ему Хюбер со своими сторонниками. Папка с собранными следователем уликами могла выдать Люко — причем если тридцать один год назад образцы кожи мало что значили, то теперь при помощи анализа ДНК можно было неопровержимо доказать, что перед смертью мать Люко царапала не его.
Правда о ее гибели казалась логической неувязкой — если говорить о его претензиях на имя антихриста.
Люко с самого начала знал, что его жизнь должна соответствовать всем достоверным предсказаниям, особенно тем, которые были обнаружены его теологами и одобрены им лично. Одно несбывшееся предсказание равнялось смертному приговору. Поскольку Люко знал про себя правду, он подозревал, что отец Рендалл, как человек увлекающийся, не совсем правильно истолковал предсказание, которое счел искомым доказательством. «Мы часто принимаем желаемое за действительное», — думал Люко. Но такой крупной ошибки Смотрители не простят.
Вскоре после того как Рендалл предъявил ему доказательство насчет матереубийства, Люко отправил Пипа в Раддусу с поручением найти папку и уничтожить улики. Чтобы замести следы, следовало сжечь все хранилище. Пожар бросал тень подозрения на Люко, но даже это было лучше, чем позволить Смотрителям найти улики.
Пип прекрасно справился с поручением. Во всяком случае, так Люко думал прежде.
— Я оставил эту папку у себя, — сказал теперь Пип. — Я видел, что с тобой творится. Мне нужна была какая-то гарантия, что ты не переменишь своего отношения ко мне, как случилось со многими, кто тебе доверял. Я начал вести записи, но это было только мое свидетельство. А теперь у меня есть доказательство.
— Я тебе не верю.
— Ты был в Летоджанни, когда твой отец убил твою мать. В одной пробирке есть улика. На ней этикетка: «Образцы кожи из-под ногтей правой руки».
Люко рассказывал Пипу правду, но не вдавался в подробности насчет улик. Пип открывал папку и читал ее — это точно. Но оставил ли он ее у себя? Люко склонялся к мысли, что оставил. Но он не верил, что Пип устроил так, чтобы в случае его смерти папка досталась врагам Люко. Это было слишком сложно и рискованно. Если убить Пипа сейчас, среди его вещей наверняка найдется или сама папка, или какие-нибудь указания на то, где она находится.
Выражение лица Люко стало примирительно-мягким. Он повернулся к Пипу спиной и отошел к своей скамеечке.
— Ладно, Пип. Ты победил. Но главное, что мы остаемся друзьями. — Люко опустил гантель на пол. — Ведь такая ерунда не помешает нам… — Тут он заметил, что Пип пятится к двери. — Пип?
Тот смотрел на него широко раскрытыми глазами, дрожа и отрицательно качая головой. Потом он повернулся, ударом плеча распахнул дверь и бросился вон из зала.
25
Как же он раньше не замечал! Это же сумасшедший!
Пип торопливо ковылял от тренажерного зала к лифту. Он дважды оглянулся на дверь, но она не распахнулась и оттуда не выскочил разъяренный Люко, готовый схватить, разорвать на куски, уничтожить его. Стоявший у двери вооруженный охранник смотрел на Пипа равнодушно. Оружие и рация все так же спокойно висели у него на поясном ремне.
Пип подошел к лифту и нажал кнопку «вниз». Она загорелась, но он нажал еще и еще раз, глядя на огоньки индикаторов над дверью.
Так, значит, это правда: Люко спятил. Когда это случилось? И как он, Пип, этого не заметил? Должно быть, его самого, как и Люко, зачаровали деньги и класть, настолько одурманив голову, что он просмотрел момент, когда актер превратился в безумца. Или душевная болезнь так коварна — подкрадывается медленно и незаметно, так что не сразу и поймешь, что происходит?