Пока они говорили, перед эгвугву предстали новые тяжущиеся, и началось слушание важного земельного дела.
Глава одиннадцатая
Ночь стояла темная, хоть глаз выколи. Луна каждую ночь всходила все позднее и позднее, и теперь ее можно было видеть только на рассвете. Когда луна не показывается вечером, а всходит с первыми петухами, ночи бывают черные, как уголь.
Эзинма и ее мать, поужинав фуфу из ямса и отваром из горьких листьев, сидели на циновке. Масляный светильник бросал слабый желтоватый свет. Ночь выдалась такая темная, что без огня легко можно было пронести кусок мимо рта. Во всех четырех хижинах усадьбы Оконкво горело по светильнику, и со стороны каждая хижина казалась ласковым золотистым глазом, светящимся в непроницаемом мраке.
Весь мир погрузился в тишину, нарушаемую лишь стрекотанием насекомых, которое было частью этой ночи, да еще стуком песта в деревянной ступе — это Нвайеке растирала фуфу. Нвайеке жила через четыре двора от Оконкво и славилась тем, что ужин готовила всегда очень поздно. Всем соседкам был знаком стук ее песта. Он тоже был неотъемлемой принадлежностью ночи.
Оконкво поел кушаний, приготовленных его женами, и сидел, прислонившись спиною к стене. Он пошарил в мешке и достал табакерку. Затем опрокинул ее на левую ладонь, но оттуда ничего не высыпалось. Тогда он постучал табакеркой по колену, чтобы встряхнуть табак. С табаком, купленным у Океке, вечно что-нибудь да не так. Он очень быстро отсыревает, и в нем слишком много селитры. Оконкво давно перестал покупать у него. Вот Идиго — тот действительно умеет резать табак. Беда вся в том, что он недавно заболел.
Из хижин жен к Оконкво доносились тихие голоса, иногда прерываемые пением, — это женщины и дети рассказывали сказки. Эквефи и ее дочь Эзинма сидели на полу на циновке. Сейчас была очередь Эквефи рассказывать сказку.
— Однажды, — начала она, — все птицы были приглашены на небесный пир. Они были очень этому рады и сразу же принялись готовиться к торжественному дню. Они выкрасили себе перья соком красного дерева и навели поверх красивые черные узоры. Все эти приготовления увидел Черепаха-муж и быстро выведал, в чем дело. Что бы ни происходило в мире животных, он всегда обо всем пронюхивал, потому что был невероятно хитер. При одной только мысли о предстоящем небесном празднике у него потекли слюнки. В то время был голод, и Черепаха вот уже целых два месяца ни разу не поел досыта. Его тело гремело в пустом панцире, как сухая щепка. И стал думать Черепаха, как бы ему тоже попасть на небо.
— Но ведь у него не было крыльев, — сказала Эзинма.
— Не торопись, — ответила ее мать, — об этом и сказка, У Черепахи не было крыльев, но он пошел к птицам и попросил, чтобы они взяли его с собой. «Мы слишком хорошо тебя знаем, — выслушав его, ответили птицы. — Ты лукав и неблагодарен. Если мы возьмем тебя с собой, ты сразу же начнешь свои зловредные проделки». — «Вот и нет — вовсе вы меня не знаете, — отвечал Черепаха, — я совсем переменился. Я теперь понял, что тот, кто доставляет неприятности другим, доставляет их и самому себе».
Черепаха был сладкоречив, и в скором времени птицы признали, что он действительно стал совсем иным, и каждая из них дала ему по перышку, из которых он смастерил себе крылья.
Наконец торжественный день настал, и Черепаха первым явился к месту сбора. Мало-помалу все птицы собрались в стаю и полетели на праздник. Черепаха, летевший со всеми, был в великолепном настроении и болтал без умолку, так что вскоре птицы, по достоинству оценив его красноречие, назначили его говорить на празднике от их имени.
«Ни в коем случае нельзя забывать одно важное обстоятельство, — сказал он в пути. — Когда гостей приглашают на такой большой праздник, они обязательно придумывают себе новые имена для этого случая. Наши хозяева на небе надеются, что мы не нарушим этого древнего обычая».
Никто из птиц не слыхал о таком обычае, но они знали, что Черепаха, несмотря на все свои недостатки, был опытным путешественником и знал обычаи разных народов. Поэтому каждая птица придумала себе новое имя. А тогда и Черепаха придумал себе имя: «Все вместе взятые».
Наконец птицы прилетели на праздник, и хозяева радушно их встретили. Черепаха выступил вперед в своих разноцветных перьях и поблагодарил за приглашение. Он говорил с необычайным красноречием, и птицы, довольные, что взяли его с собой, кивали головами в подтверждение его слов. Хозяева решили, что он царь птиц, ведь он и видом своим отличался от всех остальных.
После того как был съеден орех кола, хозяева поставили перед гостями такие лакомства, какие Черепахе и не снились. Похлебка была подана прямо с огня, в том самом горшке, в котором варилась. В ней плавали куски мяса и рыбы. Черепаха стал даже сопеть от удовольствия, принюхиваясь к вкусным запахам. Потом подали толченый ямс и похлебку из ямса со свежей рыбой, заправленную пальмовым маслом. Потом кувшины с пальмовым вином. Когда все было поставлено перед гостями, один из хозяев вышел вперед и, отведав немного от каждого кушанья, стал угощать птиц. Но тут со своего места вскакивает Черепаха и спрашивает:
«Для кого вы устроили этот пир?» — «Для всех вместе взятых», — последовал ответ.
Черепаха повернулся к птицам и говорит:
«Вы помните, что меня зовут: «Все вместе взятые»? Здесь обычай сначала угощать оратора, а потом уже всех остальных. Вам подадут после меня».
Черепаха принялся есть, а птицы недовольно заворчали. Хозяева же решили, что у птиц обычай оставлять всю еду своему царю. Черепаха съел самые вкусные кушанья, выпил два кувшина пальмового вина и так раздулся от еды и питья, что его тело заполнило весь панцирь.
Потом птицы стали клевать остатки и подбирать кости, которые Черепаха разбросал по полу. Некоторые из птиц были так злы, что вообще отказались от еды. Они предпочли улететь домой с пустыми желудками. Однако прежде чем улететь, каждая из них отобрала у Черепахи свое перо. И вот он остался в своем твердом панцире, раздувшийся от еды и питья, но без крыльев. И тогда он попросил птиц передать поручение Черепахе-жене, но они отказались. В конце концов Попугай, который возмущался больше других, неожиданно сменил гнев на милость и согласился выполнить поручение.
«Передай моей жене, — сказал Черепаха, — пусть она вынесет из хижины все мягкие вещи и расстелет их по двору, чтобы я мог без особого риска спрыгнуть с неба на землю».
Попугай обещал передать и улетел. Прилетев в хижину Черепахи, он сказал его жене, чтобы та вынесла во двор все твердые вещи, какие только у них есть. Черепаха-жена послушалась и вынесла из хижины мотыги, мачете, копья, ружья и даже пушку. Черепаха-муж смотрел с неба и видел, что его жена таскает из хижины какие-то вещи, но что это было, он не мог разглядеть. Когда ему показалось, что все готово, он прыгнул вниз. Он падал, падал, падал, а конца все не было, и ему стало очень страшно. И вдруг словно раздался пушечный залп — Черепаха грохнулся посреди двора.
— Он убился? — спросила Эзинма.
— Нет, — ответила Эквефи. — Только панцирь его разбился на мелкие кусочки. Но неподалеку жил великий знахарь. Черепаха-жена послала за ним, и тот собрал все кусочки и склеил их. Вот почему с тех пор у Черепахи не гладкий панцирь.
— В этой сказке нет песни, — заметила Эзинма.
— Да, — сказала Эквефи. — Я постараюсь вспомнить другую, с песней. Но теперь твоя очередь.
— Однажды, — начала Эзинма, — Черепаха и Кот решили сразиться с Ямсом… нет, это не начало. Однажды в стране зверей был жестокий голод. Все звери отощали, только Кот был все такой же жирный, и шерсть его лоснилась, будто смазанная маслом…
Эзинма замолчала, потому что в эту минуту громкий пронзительный голос нарушил тишину ночи. Это пророчествовала Чиело, жрица Агбалы. Ничего необычного в этом не было. Время от времени в нее вселялся дух Агбалы, и она начинала прорицать. Но в эту ночь она назвала имя Оконкво, ее прорицания были обращены к нему. Все в усадьбе Оконкво слушали, затаив дыхание; сказки смолкли.
— Агбала ду-y-у! Агбала экену-у-у! — голос жрицы, словно острый нож, разрезал ночной воздух. — Оконкво! Агбала жене чио-о-о! Агбала чолу ифу ада я Эзинма-о-о-о!