Она была бледная, волосы у нее были тускло-русые. На поэтессу похожа. На поэтессу-учительницу, живущую школой, а тайком и стихами; все знают, что она пишет стихи, подсмеиваются, но потихоньку — пускай уж ей будет чем жить при такой-то нетопыристой внешности.
И на воровку она тоже была похожа. Вот такая же — стертая, худая до костлявости — стояла в магазине, сгорбившись, завернув лицо к полке с продуктами. Продавщица поймала ее на краже какой-то мелочи. «И такими воровки тоже бывают», — появилась тогда памятная зарубка, полезное знание, что внешность обманчива, которое мне еще предстояло дополнить и другим полезным знанием, что конфликт формы и содержания необязателен, что одно может прекрасно с другим сочетаться…
Ваня болтал, я соответствовал, девушка тоже как-то участвовала, пока не грохнулась ночь, и не наступила пора ехать.
— Я плачу, — вальяжно сказал Ваня, махнув рукой-лопатой.
В такси он уселся на переднее кресло, рядом с водителем, а мы с его невестой, непонятно на кого похожей, оказались позади. Помню, что было очень темно, и барабанную дробь помню — речь Вани становилась все более отрывистой. Я тоже старался, как мог. Говорил что-то про путешествия и про певицу Земфиру, которую увидел вживую парой дней ранее. Я очень гордился встречей с певицей Земфирой, тем, что перекинулся с ней, такой талантливой, парой слов — и вот под пиво вылезла гордость, как из воды — пена…
Она сама взяла меня за руку. Пальцы у нее были тонкие и маленькие, а ладонь холодная и немного влажная. Я заговорил с подчеркнутым воодушевлением, как бегун, который соскочил с обрыва и, тщетно пытаясь не рухнуть, лихорадочно перебирает ногами. Что делать с рукой чужой невесты я не знал — так и сидел, болтал лихорадочно, отбивал Ванину словесную дробь и ничего не предпринимал, пока за окном летала темнота.
Мы приехали. Высвободив руку, я вышел. Ваня сказал «пока» и больше со мной не разговаривал.
Раздружились мы с Ваней. Я знаю почему.
ПО МЕРЕ СИЛ
— А ноги у нее, как бутылки, — говорила особа, которую я считал подругой Маши.
Она ею и была, но тогда, в семнадцать-двадцать, не знал еще, что дружбы бывают разные, а вот слово для них — одно. Мало говорящее слово «дружба».
Подруга, зовут которую, например, «Женя» любила эту тему — «Маша». Всякую мелочь обсасывала по деталям, как любители рыбы обсасывают по косточке рыбий скелет. Наслаждение на ее строгом козьем лице не прописывалось, но к тому времени я был в курсе, что уж оно-то бывает разным — наслаждение.
Женя рассказывала однажды, как они гуляли с Машей, как та всю дорогу долдонила про оладьи.
— …как пожарила, как на тарелку положила, как сметанкой заправила. Будто мне это интересно, — поджимая губы, говорила сухая и длинная Женя о маленькой и фигуристой Маше.
Я признавал Женину правоту — мне было смешно даже думать об уже съеденном, не то, чтобы о нем еще и говорить. Но картина запомнилась: две девушки, каждая по своему интересная, идут по аллее, увлеченно беседуют, проходящие мимо парни воображают себе какие-то кружевные девичьи секреты, а те — что высокая в пиджачке, что маленькая в кофточке — рецепты оладьев обсуждают. Комедия — милая, малая.
Дружба их возникла из необходимости. На первом курсе, впервые оказавшись в лекционном зале, они зацепились друг за друга — других знакомых лиц поблизости не были. Они жили в одном квартале, но близко знакомы не были, потому что ходили в разные школы.
Так и срослось. К тому же, квартал их был престижным, прежде в тех сталинских дома-тортах, селились советские функционеры, а позднее их новые богачи стали занимать.
Социальный вес у девушек был одинаковый, а цели — разные. Каким видела свое будущее длинная Женя, я понял позднее, а маленькая Маша никогда не скрывала, что собирается удачно выйти замуж. Кумиром ее была Скарлетт О'Хара из «Унесенных ветром», Маша хотела быть такой же хорошенькой нахалкой, но, в отличие от американки, у нее были и ноги бутылками, да и фигура была несколько полновата, сколько Маша ни изнуряла себя диетами.
— У нее даже циклы прекратились, — выдавала Женя Машины секреты. — Организм вернулся в детское состояние.
— А может… — я подмигнул, напоминая, что причины могут быть и другими.
— Нет, исключено, — заявила Женя так уверенно, словно вся интимная Машина жизнь проходит на ее раскрытой ладони (узкой лапке с длинными-предлинными ногтями).