Лена волнуется. Говорит скупо и даже резко. Рот собран в крохотную точку.
Лена вяжет. Что-то большое, ярко-зеленое лежит у нее на коленях. Рабочий день в самом разгаре, но Лене не до работы, сидит она в своем углу, образованном из двух столов; склонилась над спицами так сильно, что грудь ее, слишком большая для маленького тонкого тела, практически лежит на коленях.
А колени полотном закрыты. Оно, вроде бы, недвижимо, но это если смотреть на него, не отрываясь; а если, эдак, раз в час, то видно, что растет понемногу: пальцы замысловато передвигают меж длинными спицами толстую нить, которая складывается из двух, а те тянутся из недр ярко-голубой сумки, похожей на разбухший кошель.
Лена сидит, вяжет. Рабочий день в самом разгаре, но ей никто не мешает — я не знаю, почему. Сейчас, когда я вспоминаю эту сцену, то воображаю себе священнодействие. У Лены свидание, она вяжет себе платье, в котором должна войти в новую жизнь.
— А ты жениха-то хоть видела? — подтруниваю я, к священнодействиям равнодушный.
— Да, — отвечает она, но я отчего-то знаю, что врет.
Не видела. Подруга — большая белая моль, уверенная в своей красоте — сказала Лене, что та должна идти. «Моль» любит беспроигрышные варианты. Она всюду таскает за собой Лену, потому что считает ее неконкурентоспособной.
Хотя я бы из них двоих выбрал Лену. Грудь у нее, конечно, непомерно большая, зато у нее изящная, длинная шея, какие называют лебедиными. Она вяжет платье, в котором завтра пойдет в ресторан, а сейчас на ней что-то открытое, виден красивый переход от шеи к плечу, величавый и одновременно трогательный; а на шее, ближе к затылку, растут мелкие темные волоски. У Лены бальная шея, чтобы там про нее ни говорила бледная моль.
Лена склонилась над вязанием. Труд даже не сосредоточенный, а яростный. Мне нравится Лена. У нее и руки красивые — такие руки бывают у женщин на портретах эпохи Возрождения. Но чтобы найти жениха самой, без участия «моли», одних только рук и трогательной длинной шеи, наверное, недостаточно.
— Успеешь? — спрашиваю я.
Только головой слегка качнула.
Лена вяжет платье, это ее первый опыт. Прежде она вязала кофты — и просторные балахоны, и майки с вырезом, и пиджаки.
Вязание Лены любят хвалить. В особенности моль, которая работает тут же, на этаже, в двух шагах от нашей конторы, в небольшом турбюро. Я слышал, как она восторгалась серым френчем Лены — с букетиком розовых цветочков возле горла-стоечки.
Я бы на месте Лены вязать не стал: проще и верней было бы купить готовую вещь, а время провести с большей пользой — ну, что ж хорошего, сидеть крючком день-деньской?
— А кто он? — спрашиваю я.
— Военный-офицер.
— Майор? — называю наугад.
— Нет еще, но его скоро должны повысить в должности.
Надо же, «моль» уже обо всем поинтересовалась.
— Сколько ему лет?
— Под тридцать.
«А почему еще не женат?» — этот вопрос просится с языка, но я его проглатываю. Мало ли почему бывают неженаты будущие майоры?
— Курит?
— Да. Курит. Зато почти не пьет.
Я хочу спросить, красив ли он, но это лишнее. Если Лена идет в ресторан с «молью», то ясно же, кому предназначаются красавцы.
Итак, некрасивый будущий майор.
— Квартира своя, — добавляет она, не поднимая головы.
— Наверняка, казенная.
— Им сертификаты дают, — говорит она.
Я не уточняю — мне пора уже работать, я-то на свидание не иду.
На следующий день та же картина: Лена крючком, длинные спицы, полотно зеленое на коленях.
— Не готово еще?
— Два раза распускала, не спала всю ночь.
— Брось.
— А в чем идти?
— Что ж, у тебя платьев нет?
— Такого, как надо, нет.
А я не знаю, какие требуются платья на свиданиях с будущими майорами.
— Так вот почему зеленое. Чтобы в тон, — подсмеиваюсь я.
— Мне зеленое идет, — говорит, а пальцами совершает все ту же сложную гимнастику.
— Значит, и майоры тебе пойдут, — подбадриваю я прежде, чем заняться своими делами.
Вязала весь день. Успела. Домой убежала раньше времени.
А скоро замуж вышла. Муж может стать генералом. Лена говорит, что у него есть шансы.
Не знаю, правда, помогло ли платье. Страшное оно было, как смертный грех.
«ДИНЬ-ДИНЬ»
А можно было б, наверное, и взволноваться. Глаза у Дини круглые, бархатно-влажные, как у верблюда. Удлиненный лицевой овал и голова, всегда запрокинутая.