– Какие мужчины тебе нравятся? – спросил я как-то Зину.
– Всякие, – сказала она.
Ее муж похож на мышонка. Любовник-коллега больше на сантехника смахивает. У «курортного», как я понял, осанисто-седовласый облик. А романтизму выпало иметь вид «ща-как-врежу». Этой мужской каруселью Зина будто компенсирует безвариантность своей судьбы. Если прожить несколько жизней параллельно невозможно, то почему бы не прошить их пунктирами: вот, скажем, нитка белая – это семья; бежевая – это служебный романчик; синим назовем отпуского господина; а небесно-голубым будет иногородний мордоворот.
С отцом своего ребенка Зина разведена. Живут вместе, но выгодней, чтобы он был прописан у своей мамы. Отпускного кавалера, спутника по Багамам, Канарам и Мальдивам, Зина видит исключительно на Багамах, Канарах и Мальдивах – они даже летят порознь, а встречаются уже в гостиничном номере или отдельно стоящем бунгало. Любовника на работе она планирует отменить: надоел – навязчив очень.
– Работать мешает, – говорит она, экономист высшей категории.
Романтику вычитать из жизни не собирается. Может, сделает ее более курортной, потеснив немного отпускного друга. Вот съездит в другой город, на мужа дебелой блондинки вдосталь налюбуется, а там, глядишь, и решит, на что годен…
Сейчас поймал себя на мысли, что в рассказах Зины о ее мужчинах мужские желания отсутвуют напрочь. Она только четко дает понять, что мужчины появились в ее жизни потому, что такова была ее воля.
Возможно, мужчин привлекает в Зине то, что симпатично и мне: она всегда играет по-честному. Fair play, как я выучил в своей заграничной жизни. Она не создает того, очень частого в общении с русскими женщинами чувства, что тебе предлагают ежиху под видом орхидеи, яблоко в обертке из груши, кощееву смерть в утином пуху. Зина не ломает комедию, она веско существует, материализуя свои желания без кокетства, жеманничанья, закатывания глаз и разговоров «о высоком»: вот суп, вот хорошего мяса кусок, хочешь блинов? дуй в магазин, а я пока за рукоделье примусь, где у меня там моток голубых ниток?..
– Знаешь, – сказал я ей как-то в минуту краткосрочной блажи, – большая квартира сама по себе счастью в личной жизни не способствует.
– Ну, конечно, куда лучше жить в однушке с мамой за шкафом, – парировала она, посмотрев на меня так, что морок рассеялся моментально.
Зина умеет отрезвлять. Материальная, что уж там…
Устала
История состоит из разных линий, и расплелась она так же – как косичка.
Сначала приятель сказал, что едет домой.
– С родными повидаться? – спросил я.
Нет, едет он улаживать какие-то бумажные дела. Жить будет у знакомой, к матери не пойдет.
– Она все время просит денег. А где я их возьму столько? – сказал он.
Мать его работала на автомобильном заводе. На конвейере. За три десятилетия доштамповалась до звона в ушах. Бросила. Пошла на курсы массажисток. Работала педикюршей. Снова ушла. Муж бросил ее давно, когда дети – двое, мальчик и девочка, – были совсем маленькими. Не помогал. Перед пенсией принялась молодиться. И без того худая, села на диету. Продала машину, выпросила у сына денег на новую, подороже. Стала ходить в клубы («таскаться», говорит про мать сын). Появились подружки на десяток-другой лет моложе. Я видел ее однажды: высохшая, с тревожными глазами и раздутыми суставами на сожженных солярием руках. Приятель говорит, что мать иногда звонит по ночам, спать мешает, спрашивает, любит ли он ее. Просит денег. Нужен новый телефон. Нужно ехать на море. Она плохо себя чувствует. Может быть, тяжело больна.
– И ты даешь?
– А у самой даже молока в холодильнике нет.
– А сестра с ней как?
– Никак. Они не общаются.
– Почему?
– Она замуж за мусульманина выходит. – Он скроил презрительную гримасу.
Сестра его живет от матери в паре улиц. Ее я тоже однажды видел, когда был с приятелем в его родном городе. Круглолицая белая булочка с лицом немного заспанным. Он, приятель, – сухой черный живчик, а она – тихая, с медлительными зрачками. У матери его квартира похожа на казарму: спартанская обстановка с голыми стенами и серым затертым пледом, уложенным на диване аккуратным квадратом. У сестры – назову ее Соней – типично девичий кавардак, когда все ярко, чисто, но в беспорядке: на полу одежда валяется, пестрые флакончики стоят в неожиданных местах. И еще игрушки. У Сони есть дочка. Она тоже растет без отца. Соня выскочила замуж сразу после школы, а когда появилась дочка, муж, такой же юный, как и она, испарился. Уехал на заработки, и с той поры ни слуху от него, ни духу его. Она работала парикмахершей. Закончила курсы, работу нашла в том же доме, где снимала квартиру: три комнаты на первом этаже переделаны в парикмахерский салон.