Вскоре, помимо стопки свежих журналов и спрятанных от охраны сладостей, в тумбочке у кровати хранилось также несколько кусков резаной бумаги. Они выглядели как мусор, динарии и ауреи были куда солиднее на вид. Но Реджи берег эти бумажки, предполагая, что когда-нибудь в будущем они могут ему пригодиться. Рассчитывал, что к тому моменту их станет намного больше.
========== Глава 4 ==========
Теплые, чуть влажные ладони скользили по спине, разглаживая кожу, помогая расслабиться мышцам. Худые пальцы то с неожиданной силой сжимались, то легко, почти невесомо, пробегали вдоль позвоночника, касаясь отдельных точек, надавливая, отчего Питер удовлетворенно жмурился, уткнувшись лицом в матрас. Он лежал на животе, вдыхая аромат свежего постельного белья. Уставший, но чертовски довольный жизнью в настоящий ее момент.
Однако, когда чужая рука опустилась ниже, прошлась вдоль поясницы и коснулась разукрашенного шрамами бока, Питер порывисто вдохнул, напрягся.
– Прости. Здесь не трогать?
– Нет, ничего… ничего. Продолжай.
Пальцы замерли, словно в нерешительности, затем раздался вздох:
– Лучше не буду. Перевернись.
Питеру не хотелось двигаться. Ему даже говорить не хотелось. Просто лежать, расслабившись, наслаждаясь тишиной, покоем и деликатным массажем. Но Шарлотта требовательно потянула за плечо, и он повернулся. Перехватил тонкое запястье, едва она протянула руку, чтобы коснуться его груди:
– Спасибо.
Он улыбнулся, и Шарлотта улыбнулась в ответ. Сейчас, отмытая от слоя зловонной грязи и одетая в клетчатую мужскую рубашку поверх обнаженного тела, она уже не выглядела отталкивающе. Даже наоборот – Питеру начинала казаться милой, несмотря на тусклые волосы, запавшие щеки и синяки под глазами. В полумраке таких деталей было не разглядеть.
Да и с возрастом он при их первой встрече слегка промахнулся: Шарлотте оказалось двадцать восемь. Когда Питер об этом узнал, он едва успел прикусить язык, чтобы с него не слетело: «Какого ж черта ты выглядишь на все сорок?!» Такие вопросы нельзя задавать женщинам. Даже нищим наркоманкам, согласным переспать с каждым, кто проставится – купит виски или дозу.
Впрочем, она не была шлюхой и сообщила об этом сразу. Заявила, что не ляжет с ним только потому, что он угостил ее ужином, выпивкой и баллончиком винта. Питер ответил: «Ну да, конечно». Заверил, что ничего подобного у него и в мыслях нет, и на тот момент это являлось абсолютной правдой. Даже невзирая на крайне печальное положение в личной жизни, новая знакомая не казалась ему хоть сколько-то привлекательной.
Однако как собеседник она его вполне устраивала. Даже немного удивляла спокойной, аккуратной речью, способностью связывать фразы в предложения, а предложения – в увлекательные рассказы о жизни Нью-Рино. Он собирался спросить, кем она была до того, как потеряла все и поселилась в этих трущобах, но после очередной опрокинутой рюмки начисто об этом забыл.
Еще через пару часов забыл и о том, что его не интересуют давно не мывшиеся наркоманки, завернутые в грязные мужские пиджаки. Он с упоением трахал ее на ворохе какого-то вонючего тряпья, и та ночь сохранилась в его памяти тяжелым алкогольным дыханием, белеющими в темноте маленькими грудями, запавшей решеткой ребер и мучительно-болезненным желанием кончить.
Удалось это сделать или нет, Питер вспомнить уже не мог. А интересоваться у Шарлотты совсем не хотел, испытывая нечто сродни брезгливой неловкости. Не желая, чтобы подобное повторилось впредь.
Но это нежелание быстро прошло. Ведь все-таки она не была шлюхой. На вопрос Питера, как так вышло, что она дала ему в первый же день знакомства, Шарлотта просто ответила: он ей понравился.
Питер в это поверил.
Сразу, без долгих размышлений и осточертевших навязчивых движений, когда пальцы сами тянутся к проклятым рубцам. Он ей понравился, как бы невероятно это ни прозвучало. И при условии, что ему не из чего было выбирать, он заставил себя думать, что она понравилась ему тоже. Двадцативосьмилетняя нищенка, которая выглядит на десять лет старше, таскает поношенное нестираное тряпье и разговаривает так, словно большую часть своей жизни была нормальным человеком.
«То, что нужно», – решил он тогда и, как показало время, не ошибся.
– Они болят? – Шарлотта, пристроившись сверху, смотрела почти безучастно.
– Нет. Большую часть времени – нет.
– А откуда…
– Я же говорил, – мягко перебил он. – Рассказывал. Просто несчастный случай.
– Говорил, – согласилась она. – Но не рассказывал.
– Ладно. Пытался собрать «Шиш-кебаб». Не получилось.
Подушечки чужих пальцев огладили обнаженное плечо, опасливо касаясь шрамов. Скользнули вдоль вытатуированных линий.
– И с тех пор ты ненавидишь «Шиш-кебабы», – понизив голос почти до шепота, произнесла она. – Говоришь о них по ночам.
– Что? – Питер даже голову приподнял, но тут же откинулся обратно, не желая напрягать приятно гудящие после массажа мышцы. – Я что, в самом деле говорю во сне о «Шиш-кебабах»?
– Временами, – тонкие бледные губы Шарлотты снова тронула легкая улыбка. – Ты очень мало и очень тревожно спишь.
– А о чем я еще говорю?
Шарлотта пожала плечами, что было едва заметно под слишком просторной для нее рубахой:
– О разных вещах. Я почти не слушаю.
Питер недоверчиво хмыкнул. Ну да. Поговорить с ней о плохих снах, о чертовых «Шиш-кебабах», о том, что на самом деле не испытывает к ним ненависти. Или пытается не испытывать, подменив ненависть обреченным отчаяньем, потому что ничего не может ни исправить, ни изменить. Как бы ни пытался. Ведь всегда – и он понимал это, хотя боялся произнести даже мысленно, – будет мало. Всегда будет недостаточно, и…
Прошедший через огонь омоется кровью.
Он прикрыл глаза. Нечто, давным-давно поселившееся внутри его черепа, беспокойно шевельнулось, надавило на виски.
Откуда-то снизу, с первого этажа, раздавались глухие стуки, чьи-то голоса. Поздним вечером жильцы одного из немногочисленных жилых домов, расположенных вдали от фешенебельных кварталов, возвращались с работы и гулянок. Среди них не встречалось щеголей в дорогих костюмах, не было разодетых в выглаженные довоенные платья женщин. Рабочие комбинезоны, потрепанные куртки, растянутые свитера – таких в местных казино и на порог не пустили бы. А здесь, в безымянном переулке, выходящем на Восточную сторону, всем было плевать на дресс-код.
– Что ты делаешь?
Он встрепенулся, когда Шарлотта склонилась ниже и прикрыла ладонью половину его лица.
– Вот так, – сказала она, всматриваясь.
– Что? – не понял Питер.
– Ты симпатичный. Я сразу заметила.
Он фыркнул, дернул головой:
– Прекрати.
Хотел подняться, но она не позволила, сидя сверху и сдавливая его бока костлявыми коленками.
– Пусти, – Питер попытался встать, и ладони Шарлотты уперлись ему в грудь.
– Извини. Я не хотела…
– Нет, нет. – Он все-таки заставил ее слезть, сел на кровати. – Все в порядке. Просто мне надо идти. Мы договорились с Фестером встретиться за час до полуночи. Пора собираться.
У него и в самом деле оставалось совсем немного времени. Как раз на то, чтобы успеть принять теплый душ, закрепляя эффект от массажа, переодеться в кожаную броню, проверить ствол и отправиться на встречу. Потому что нужны деньги, ведь содержать двоих – совсем не то же самое, что удовлетворять лишь свои собственные потребности.
Поначалу ему хватало средств. Ценный схрон, оставшийся со времен бурной молодости, расположенный в почти незаметной пещере к северо-западу от Гудспрингса. В нем перед дальней дорогой Питер отыскал несколько приличных стволов, броню, какие-то безделушки, а главное – несколько тысяч крышек, которые обменял на доллары НКР. Также у него были деньги, заработанные по пути в Рино. Они шли на выпивку, еду и дозу для Шарлотты, которой он к тому же проспорил сотню, опрометчиво утверждая, что боец Дюпона с настоящим Легионом и не пересекался.