– Имя, – тихо, но с нажимом повторил Рэймонд, и Меридис вдруг узнал этот тон. Такой тон обычно подразумевает, что терпение говорящего на исходе. Таким тоном обычно произносят вопрос в последний раз перед тем, как ударить. Так нередко говорили с подчиненными декан Алистер и центурион Клавдий, и, если те продолжали молчать, наказание следовало незамедлительно. Тела каждого из отряда хранили выразительные отметины, многие из которых появились лишь потому, что они молчали, когда следовало говорить. Или наоборот – не держали слишком длинный язык за зубами.
Что с ним сделают разозленные рейдеры, даже думать не хотелось, и определенно это не будет иметь ничего общего с достойной воина смертью в бою. Поэтому Меридис, повинуясь голосу интуиции и не сводя немигающего взгляда с мужчины, облизнулся, сглотнул, кашлянул, прочищая горло:
– Мер… Меридис.
Мужчина и женщина переглянулись.
– Меридис, – повторил рейдер. – Меридис? Серьезно? Это что, блядь, за имя такое тупое – Меридис?..
– Мери… диес…
– Что ты там бормочешь? Что он бормочет?.. – он покосился на женщину, и та лишь пожала плечами. – Это…
– Это латынь¹. Такое дали имя…
– Дерьмовое имя, – доверительно сообщил Рэймонд, наклонившись чуть ближе, обдавая несвежим дыханием. – Знаешь, как мы будем тебя называть? Мы будем называть тебя Мэри. По-моему, тебе подходит. Что скажешь, а?
– Не надо, – Мердис тоже бросил взгляд на женщину, сам не понимая, на что рассчитывает. – Нет, я…
– Да какая. На хер. Разница?! Рэй, ты вообще понимаешь, кого мы сюда притащили? Давай просто прирежем ублюдка… или к Таре его. Пусть отведет душу. А мы посмотрим.
Второй мужчина возник из-за спины Рэймонда, навис над матрасом, скрестив руки на груди. Смотрел сурово и враждебно, но первый, кряхтя, поднялся с корточек и покачал головой:
– Оставим пока. Подберем ему нормальные тряпки, пожрать найдем…
– Но…
– Прикинем, куда его девать. Можно энкаэровцам сдать за награду или еще кому… Сколько дадут за целого легионера, как думаешь, братишка? – Рэймонд улыбнулся, и у Меридиса сжалось в груди. – Дрю решит, что с ним делать. Пока пусть оклемается, главное – глаз с него не спускайте. И штаны ему найдите, а то пацан в юбке… Тьфу, блядь. Смотреть противно.
Он раньше и не подозревал, что умеет ненавидеть так сильно. Брезгливость, презрение, отвращение – эти чувства, привитые с детства, он испытывал к тем, к кому было положено, кто большего не достоин.
Но ненависть… Она, как утверждал декан, слишком чиста и совершенна, чтобы расходовать ее попусту. Это искреннее, глубокое чувство. Оно полыхает в груди, подобно огню, и этот огонь способен испепелить врага, но вместе с этим он выжигает душу. А душа – это истинное сокровище. Это то, что вкладывает воин в каждую свою победу, то, что плачет над поражениями. И то, чем клянутся в вечной преданности. Ее необходимо беречь.
В отношении этих людей Меридис не мог испытывать ничего, кроме ненависти.
Ему выдали новую одежду – неудобные лохмотья, перемазанные в чем-то, смахивающем на кровь. Не иначе как сняли с какого-нибудь трупа. Его накормили – сухие, наверняка отравленные радиацией куски не лезли в горло, но под прицелом десятимиллиметрового ПП он давился, запивал водой с каким-то мутным осадком. Смотрел в глаза своего охранника, пытаясь понять, что же это за люди, чем они живут и зачем.
Он слушал их разговоры, запоминал имена, делал выводы.
Рэймонд – главный в группе, но не главный в банде. Еще не старый, но многое повидавший. Судя по их разговорам, побывавший в тюрьме. Любитель выпить. Опытный, опасный, питающий пристрастие к холодному оружию, неплохо с ним обращающийся. Серьезный противник, с ним нужно быть начеку.
Шон младше Рэймонда лет на десять. Плотно сидит на химии и только при Меридисе уже дважды употреблял какую-то дрянь. Ссорится даже со своими, вспыльчив, несдержан – скорее всего, из-за наркотиков. А еще он родной брат Рэймонда, и это означает, что ему многое сходит с рук.
Женщину звали Лея, и она была тут единственной, кто хоть что-то понимал в медицине. В первый день она осмотрела пленника, спросила, сколько ему лет, недоверчиво усмехнулась: «Пятнадцать? Так и знала, что сопляк сопляком».
Пятнадцать лет – стандартный возраст для рекрута, и сопляком Меридис себя не считал. Да и в действительности был старше. Просто настолько привык отнимать целый год от своей жизни, что почти забыл об истинном положении вещей.
Пока он переодевался, рейдеры комментировали его шрамы, удивлялись физической форме. «Ты смотри какой. Как из дерева вырезанный», – отметила Лея, и Шон что-то недовольно процедил.
Они отпускали идиотские шутки. Он стискивал зубы и едва сдерживался, чтобы не ответить грубостью на грубость. Слухи о поголовной гомосексуальности легионеров здорово били по репутации Легиона Цезаря, однако великий вождь ничего не делал, чтобы пресечь их распространение. Мердис знал, что отчасти они обоснованны: тренируясь в лагерях, ночуя в общих бараках, волей-неволей что-нибудь услышишь, что-нибудь увидишь… Но, если не совать длинный нос в чужие дела – особенно в дела старших по званию, – это все не имеет значения.
И уж тем более это не имеет значения сейчас, когда он находится в плену. Относительно НКР у каждого бойца Легиона были вполне однозначные инструкции, но что делать, угодив в лапы к бандитам с пустошей, Меридис попросту не знал.
Они не пытались выведать у него какие-то важные сведения. Не интересовались именами высокопоставленных легионеров и расположением лагерей. Собирались дождаться вестей от другого, ушедшего в горы отряда, а потом отправиться в какие-то пещеры, где находились остальные члены крупной банды, называющей себя «Гадюки». Обсуждали, насколько безопасны нынче пути, велик ли шанс нарваться на патрули НКР или одиночные отряды легионеров.
НКР победила. Легион отступил. Все это просто не укладывалось укладывалось в голове.
Равно как не укладывалось и то, что там, в Боулдер-Сити погибли лучшие бойцы Легиона. Контуберний Мердиса был уничтожен. Парни, которых он считал братьями, с которыми они вместе росли, осваивали технику боевых искусств, учились обращаться с холодным и стрелковым оружием, остались там. Кто-то – на дамбе, кто-то – в разрушенном городе. Став, скорее всего, единственным выжившим, он был обязан покончить жизнь самоубийством при первой же возможности, лишь бы не сдаться врагу. Однако это распоряжение четко касалось только настоящего, формального врага, а что до рейдеров…
Здесь Меридис терялся. Как можно свести счеты с жизнью, когда на тебя все время пялятся? А главное – надо ли?
Он размышлял и о побеге. Думал о том, как прикинется обычным путником, проберется через дамбу на восточный берег Колорадо, окажется в Аризоне, найдет своих и объяснит, что произошло. Но мечты разбивались о суровую действительность: Легион не просто отступил на восток. По чужим разговорам Меридис понял, что их войска покинули побережье, ушли вглубь и все подступы к дамбе (а соответственно, и пути к лагерям) отрезаны бойцами НКР. Нет ни единого шанса пересечь реку и вернуться на территории Легиона тем же путем, каким они шли сюда. Во всяком случае, пока.
Вечером второго дня он все же предпринял попытку сбежать. Когда Шон вышел из комнаты по оклику Рэймонда, Меридис плавно поднялся с матраса, чувствуя, как потягивает ослабевшие от бездействия мышцы и кружится голова. Прокрался мимо стола, выскользнул за дверь, обнаружил, что находится на втором этаже какого-то пустующего здания.
Цепляясь за перила, спустился по лестнице. Успел выйти в широкий коридор, ведущий к выходу, прежде чем его догнали. Приложили головой о стену, швырнули на пол. Били недолго, но от души. Когда массивный носок кожаного сапога врезался в поясницу, Меридис выгнулся, захрипел, но не издал ни звука. Тут же добавили – ударили в лицо. Из хрустнувшего носа хлынула кровь.
– Стоп. Хорош, – выдохнул Рэй.
Шон, пнув беглеца-неудачника еще пару раз, отошел в сторону.