– А ты у нас стойкий засранец, да?
Рэй ухмылялся, пока Меридис все так же молча пытался подняться, сплевывая и размазывая кровь по лицу. Зубы целы, нос сломан – даже ощупывать не надо, чтобы понять.
– Даже интересно, как долго ты протянешь.
Именно тогда он впервые почувствовал мучительное жжение внутри. Словно где-то под ребрами вспыхнуло пламя, и его язычки, дотянувшись, лизнули сердце.
В этот раз ему не дали лекарств, просто оттащили наверх и кинули на матрас. Пообещали, что в следующий раз свяжут крепче, сломают минимум одну ногу – и было ясно, что это не пустая угроза.
Лея, заглянувшая в комнатушку, скользнула по нему равнодушным взглядом, пока Рэй объяснял ей, что стряслось. А когда солнце село и его лучи перестали пробиваться сквозь заколоченные досками окна, все трое пришли к нему, велели молчать и не сопротивляться. Меридис до последнего не понимал, что происходит, чего от него хотят, пока в руках у Леи не появился шприц.
– Или по-хорошему, или по-плохому, – подмигнул Рэймонд. – Не ссы, парень, в этой маленькой штучке настоящий кайф. Лучше выпивки, круче секса. Отрубишься – и боль сразу уйдет, отвечаю.
Той ночью Меридис, задыхаясь в крепком захвате Шона, потому что все-таки начал сопротивляться, впервые узнал, какое действие оказывает химия. Он вырывался из последних сил, перед глазами плясали разноцветные пятна, но двое мужчин его удерживали крепко, а Лея знала свое дело – быстро отыскала вздувшуюся вену на накачанной руке и ввела препарат. Прошло несколько минут – и мышцы обмякли, сознание поплыло. Боль действительно ушла – растворилась в накатившей волне умиротворения.
Меридис, судорожно вздохнув, повалился лицом в матрас.
– Ты что ему, на хрен, вколола?! – услышал откуда-то издалека.
А затем тело охватила сладостная истома, стало тихо, спокойно и почти хорошо.
– Пожалуй, мы назовем тебя Кеннет.
Шагая впереди остальных, Рэймонд обернулся и смерил взглядом пленника.
– Лучше Билли, – подал голос Шон, топающий прямо за главарем. – Помнишь, как звали того придурка, который пытался нам сломанные пушки толкнуть?.. Билли – подходящее имя для придурка.
– А мне нравится Реджинальд, – вмешалась Лея, замыкающая строй и не спускающая глаз со спины плененного легионера. – Давайте назовем мелкого Реджинальдом?
– Ага… Сэр Реджинальд, блядь. Не слишком ли…
– А что, – перебил Шон. – Реджи… Редж. Я знал парня, чьего пса звали Редж. А этот, – он кивнул, – чем не пес? Драная шавка Легиона. Пусть будет Реджи, а?
Рэймонд размышлял, а Меридис, мучаясь отвратительным самочувствием, даже не пытался вникнуть, о чем они говорят. Хотят называть его шавкой – черт с ними. Хотят, чтобы он был Билли, Кеннетом или Реджинальдом? Да хоть всеми сразу, плевать…
– А может быть, Эйден? Моего первого звали Эйден, – вновь раздался голос Леи. – Смазливый был, жаль, сторчался.
– Реджи, – оборвал ее Рэймонд. – Драному псу – собачье имя.
– Но это не собачье имя…
– Да насрать, – он хмыкнул, снова обернулся. – Слышал, парень? Теперь твое имя – Реджи. Повтори.
– Реджи, – послушно повторил, ковыляя по пустынному бездорожью на подгибающихся ногах.
– Реджи?..
– …мистер Рэймонд, сэр.
– Вот и славно. Не тащить же в лагерь пацана, которого зовут, мать его, Мэри!
– Еще и в юбке, – хохотнул Шон. – Прикинь, приводим мы его и говорим: «Знакомьтесь, это – Мэри». А он такой стоит в юбке, придерживает…
– Чтобы ветром в жопу не надуло.
– А они вообще трусы под юбкой носят? Эй, Реджи… Редж! К тебе обращаюсь! Вы трусы под юбками носите? Или так бегаете, яйцами трясете? Я ни черта не успел разглядеть…
– Кончайте болтать, – Лея прибавила шагу, вынуждая и пленника двигаться быстрее. – Нам до вечера надо управиться, давайте поднажмем.
Легче было сказать, чем сделать. Облаченные в легкую броню, с лицами, обмотанными тряпками, в мотоциклетных очках, защищающих глаза от песка, рейдеры шагали бодро. Их кожу не жгло лучами солнца, висевшего высоко в небе. Их головы не напекало до гудения и рвотных позывов. Тому же, кто привык к платкам и шлемам, приходилось несладко.
К симптомам перегрева добавлялись еще и отвратительная слабость, апатия и неспособность четко мыслить. «Отходняк» – так назвала это Лея. Отходняк от того дерьма, которое ему вкалывали уже три дня подряд. Под этим дерьмом он не мог ни драться, ни планировать побег. Сначала становилось хорошо, мысли текли связно и неторопливо, тело словно покачивалось на волнах, и изнутри поднималось мягкое, приятное тепло. А затем, обычно наутро, наступала расплата: движения становились нескоординированными, ныл живот, болела голова, глаза слезились.
Помимо головы и ног, у него болели и отчаянно чесались также свежие ожоги, и не только солнечные. Болели ребра – по ним не раз били за последние пару дней, и он был уверен, что несколько из них треснуло. Болел нос – вроде бы он все-таки не был сломан, но отекшая переносица здорово ныла.
Рэймонд дал четкие указания – не уродовать и не калечить, поэтому оставалось лишь ждать, пока травмы заживут сами по себе. Никто не предложил ему стимулятор, эти отбросы явно ничего не слышали о чудодейственных целебных порошках. Боль отступала лишь тогда, когда Лея твердой рукой вводила очередную дозу.
За годы изнуряющих тренировок, терпя наказания за провинности и участвуя в различных стычках и боях, он вынес немало боли, но никогда не предполагал, что она может быть настолько выматывающей. В сочетании с отходняком, жарой и отвратительным ощущением, возникающим при мыслях о будущем, она становилась настоящей пыткой.
Ближе к обеду был организован короткий привал в тени отвесных скал. Из еды ему перепали соленые чипсы и полбутылки грязной воды. Немного придя в себя, он огляделся по сторонам. Прикинул: что будет, если сейчас, пока руки свободны, он вскочит и побежит? Станут ли они стрелять ему в спину?
К сожалению, вряд ли. Скорее всего, просто догонят и в очередной раз изобьют. И тогда путь к какому-то лагерю, который они неоднократно упоминали в своих разговорах, станет еще более мучительным.
Он мог бы дать им отпор. Мог собраться с мыслями, вспомнить все то, чему его учили. Один легионер против двух отбросов. Женщина не в счет, пока в ее руках нет оружия. Обезвредить старшего, не дать младшему возможности атаковать…
Тошнота накатывала вкупе с головной болью и противной слабостью в конечностях, которые казались слишком тяжелыми, слишком вялыми.
Он мог бы рискнуть, но где гарантии, что в случае провала его убьют? Просто убьют, а не сделают что-нибудь такое, после чего ему все равно придется жить и даже хуже того – переставлять ноги, двигать руками, идти. И что отнимет у него надежду вернуться к своим, ведь они точно не обрадуются калеке.
Он не знал, как ему следует поступить. Был растерян. Ощущал себя куском, оторванным от целого. Потерянным и уязвимым. Не было никого, кто мог бы направить и подсказать. Никого, кто дал бы четкие, однозначные указания.
Кроме проклятых рейдеров, в числе которых – женщина. Женщина, указывающая ему, что делать. Называющая его «мелкий». Обращающаяся с ним, как с сопливым куском дерьма.
Унизительно. Абсурдно. Недопустимо.
Закончив с обедом, рейдеры засобирались в путь. Шон, докурив, щелчком запустил окурок в пленника, и тот, почувствовав, как раскаленный уголек ужалил между плечом и шеей, поднял взгляд. Вялым движением смахнул пепел, вцепился взглядом в тусклые кольца на чужом небритом лице.
– Глянь-ка, – фыркнул Шон, отряхивая руки. – Ни один мускул на роже не дрогнул. Хорошо вас там муштруют, Редж? Вижу, что хорошо.
– Завязывай развлекаться, – пробурчал Рэй, упаковывая в мешок остатки провианта. – На нем и так уже живого места нет. А если зараза какая попадет…
– Ну и хер с ним, – Шон беззаботно пожал плечами. – Ублюдок заслужил. Вспомни, что Тара рассказывала… Кстати, – обернулся, – Ей сам это дерьмо объяснять будешь. Я был против, так сразу и скажу.
– Зассал? – фыркнула Лея, уже собранная и готовая отправляться в путь. – Поздно уже. Да и вряд ли наш Реджи руку там приложил.