Любимая моя, я не хочу продолжать это нудное письмо, но если тебе не рассказывать, что у меня на душе, то кому же? Для всех остальных Евгений – человек с постоянно превосходным настроением.
Во время одной из поездок, в Дебрецен, слушал «Любовный напиток» (или «Эликсир любви»?). Так себе, для провинции неплохо.
Линусь, родная моя, пиши, сейчас мне особенно важны твои письма. Как твои занятия венгерским языком?
Пиши, жду, моя любимая
Целую
Твой
Женя
18.04.54
Линуська, милая моя!
Я опять пишу на машинке – течет ручка и болит палец (волейбол). Приступил к своей новой работе и в первый раз выехал в «свою» область на длительное время (почти три недели). Правда, в связи с тем, что обе мои области очень близко я могу каждую субботу приезжать домой. (С точки зрения писем это очень хорошо). Началом командировки я вообще доволен.
Линусь, ты пишешь насчет года. Я, честное слово, уже не знаю, много ли это или мало. Чувство тоски по тебе стало каким-то уравновешенно-сосущим, постоянным. Иногда находит приступ, такой, что хочется кричать и плакать. Потом отходит, и снова тупое чувство пустоты. Хуже всего то, что год этот нечто весьма неопределенное. Когда он кончится и как? Если бы знать точно – такого-то числа такого-то месяца, и если бы уже сейчас можно было начать как-то конкретно к этому готовиться. А то сидишь, сложа руки. Я ведь фактически ничего больше не делаю, если не считать подведения материальной базы (надо сказать, что наиболее вероятный вариант основательно в нее упирается). А как у тебя? Как твои реагируют? Сказка моя, мне кажется, что нам надо с тобой сговориться и начать действовать. В крайнем случае, год сократится.
Радость моя, по тому, как ты пишешь о вечере в институте, о вашем коллективе, мне кажется, что твое отношение к людям, или, вернее, вера в них, начинает меняться.
Увертюру «Риенци» я знаю и очень люблю. Особенно место, где смычковые, страшно взволнованно, взывают к чему-то.
Линуська, я опять открыл книгу, по-моему совершенно незаслуженно забытую и затертую. Если не читала, прочти обязательно «Мужество» Кетлинской. У нас давно все восхищались, но я боялся как-то, что там, наверное, очень много штампов. Недавно она попалась мне случайно, я начал читать и после первых же страниц не мог оторваться. По-моему о нашей жизни это одно из самых замечательных произведений. Лака и штампов совсем чуть-чуть и каждая страница пропитана жизнью.
Смотрел «Честь товарища» («Алые погоны» читала?). Хорошенькая картина.
Ты спрашиваешь долги. А фотография? А «Застава в горах»?
Обнимаю, целую
твой
Женя
Будете в Будапеште, обязательно оглядитесь вокруг на набережной. Вы сразу отыщите парочку, а то и больше интересных статуй. Есть девочка, которая играет с собакой, есть художник, рисующий мост. Мои самый любимый на Дунае- это девочка, сидящая на перилах. Не знаю, почему это девочка, первое время я считала, что это мальчик-шут, встречающий туристов задорным смехом. Потом прочитала, что это дочь скульптора в шутовском колпаке. В любом случае, она нравится всем, наверняка, все, кто был в Будапеште, привезут с ней либо открытку, либо фотографию.
В свой первый приезд в Будапешт я выбрала осень… Хотелось читать письма на набережной, смотреть, как облетают листья и думать о том, что в жизни бывает по-разному –влюбленные в конце не всегда встречаются, иногда они находят других людей и живут счастливо всю оставшуюся жизнь. А потом мне так там понравилось, что мы вернулись летом, на мой День Рождения. Женя же не зря любил лето, то самое обжигающее, когда можно только в плавках. Летом Будапешт был так же прекрасен, как осенью. По вечерам на берегах Дуная собиралась молодежь, они пили вино и весело смеялись. И мы тоже сидели и болтали ногами, а в бокалах с Токаем отражался Цепной мост. А еще было очень жарко и в воздухе пахло лавандой. Пожилые венгерки у переходов продавали букетики по 15 форинтов.
Во второй наш приезд мы отправились в руин бар. Сначала мы пытались найти самый популярный – на крыше, но он оказался закрыт. И мы пошли во второй – Симпла Кер. Руин-бар- это типичное явление Будапешта, об этом пишут все путеводители. Однажды правительство города решило, что будет экономически выгодно отдавать в аренду старые здания в обмен на поддержание порядка в них и реставрацию. Так появились такие бары, владельцы которых собирали из старых квартир и помоек все, что было интересного и приносили в кафе – старые расколотые ванные использовались как кресла, к стенам были пришпилены одноглазые куклы, а на потрепанных комодах восидали пузатые винтажные лампы.