деревянной оконной рамой со стеклами между ними (летом раму убирали) и «баяном»,
позволяющим видеть только полоску неба. Шесть пар глаз уставились на меня (я «заехал»
в хату седьмым). «Привет, мужики!», как учил меня подлец-Бориска. Сработало,
поздоровались. «Куда можно кинуть скатку?» Положить ее было некуда, поэтому пока
пришлось примоститься на стуле. Ночь спали в две смены с каким-то пацаном, а утром на
другой день двоих заказали с «вещами», нас осталось пятеро и мне была выделена нара на
втором этаже около окна.
Если стоять спиной к двери, вдоль правой стены камеры размещалась двойная «этажерка»
с тремя ярусами нар, у противоположной стены — приваренные к полу стол с двумя
табуретами, рядом — умывальник, за ним, в углу, слева от входной двери — дючка, на
описании которой стоит остановиться подробнее. Вполне приличный, такой удлиненный,
металлический эмалированный унитаз, приподнятый над полом сантиметров на 30,
обложенный грубой плиткой. Из стены торчит труба с краном для смыва, а отгораживает
все это сооружение от умывальника бетонная стенка в пол человеческого роста высотой —
«парус». Естественно, качественно смыть за собой струйкой из крана было невозможно.
Но, как известно, голь на выдумки хитра, а заключенные — особенно. Простое
приспособление — «морковка», которое использовали по всему СИЗО, вполне решало эту
проблему. Из старого барахла, плотно обернутого толстым слоем из целлофановых
пакетов, изготавливалась большая пробка, по форме скорее напоминающая крупный
бурак, которой закрывали «очко» и наполняли унитаз до краев водой. Затем пробка с
помощью привязанной к ней веревки вынималась, и поток воды достаточно эффективно
смывал «парашу».
Самое большое неудобство заключалось в том, что справлять свои естественные нужды
приходилось, присаживаясь над дючкой на глазах у всех. Вид был еще тот! Я уже не
говорю о сопутствующих ароматах, которые приходилось вдыхать всей камере. Но все
понимали, что любой из них скоро будет следующим, и отпускаемые шутки никогда не
носили унизительного характера, а были, скорее, традиционными, хотя поначалу ты не
знаешь, куда деваться от стыда: «Фу, что ты жрешь?», «Хвостом помешивай!», «Глаза
режет!» Новичку: «Да, чувствуется, что еще домашними пирогами серишь…» Однако эта
проблема коснулась меня только через девять дней, когда я впервые почувствовал, что
пора опорожнить кишечник. До этого я практически ничего не ел (за первый месяц
похудел на 12 килограммов!) — в ИВС только хлеб и подобие чая, иногда мог съесть
ложку-другую вонючей баланды. Но после того, что мне уже пришлось вынести, это
испытание оказалось для меня не таким уж страшным, и вскоре я к этому, как и все,
привык. Кстати, если кто-то в камере принимает пищу или просто катает во рту языком
леденец, ходить в туалет или пускать газы в этот момент строжайше запрещено.
Коль скоро я несколько нетрадиционным способом коснулся организации питания
подследственных, продолжу.
В СИЗО завтрак начинался в 5-00 утра с раздачи сахара и хлеба — на человека 20 г сахара, полбуханки черного и три кусочка (кусочек — половинка ломтя) белого хлеба. Далее, в 6-00 — собственно завтрак: половник сваренной на воде пшенной, перловой или овсяной
сечки, зачастую с вареными жучками, чай, состоящий из подкрашенного и чуть
подслащенного кипятка, который мы никогда не брали.
Обед в 12-30. На первое вариантов было всего-ничего: борщ из кислой капусты и гнилой
картошки, рассольник с перловкой и гнилыми солеными помидорами, перловый суп и
самое вкусное и желанное из тюремной стряпни — гороховый суп. Второе тоже не
блистало разнообразием: все те же каши, но с добавлением тонких волокон мяса
неизвестного происхождения и комбижира («маргусалина»), который желудок очень плохо
переваривал, обостряя гастриты, язвы, а у кого их не было — обещая устроить. На десерт
— жидкость, весьма отдаленно напоминающая компот из сухофруктов, который мы тоже
никогда не брали
Ужин в 17-30 — остатки того, что было на второе в обед, чай.
О тюремном хлебе стоит рассказать отдельно. Кто придумал эту уникальную выпечку и на
каком хлебозаводе его производят, я так и не узнал. Дело в том, что через полчаса после
употребления такого хлеба живот начинают разрывать газы, вас пучит так, что глаза
вылазят из орбит. Но самая уникальная его особенность в том, что он годится для
изготовления разного рода скульптурных форм, причем, черствея, он становится твердым, как камень! В тюрьме из хлеба изготавливают массу различных поделок,— кубики для